Белый ворон Одина - [142]

Она умолкла и некоторое время сидела неподвижно. Я подумал, что она выглядит такой же сухой и безжизненной, как и пожухлая трава под ее ногами. Затем заглянул в ее черные глаза и увидел, что они горят безумным огнем.

— Нас осталось совсем немного, — снова заговорила амасин, — и с каждым годом все меньше. Вы называете нас мужененавистницами, но это неверно. У нас тоже есть отцы и братья, которых мы любим. А некоторые из нас замужем и имеют детей… Как я уже говорила, мы не справились со своей задачей — не сумели уберечь посмертный покой нашего Повелителя. Похоже, наше время вышло… пора исчезнуть из этого мира. Нам ничего не остается, только вернуться домой, к своим семьям. Мы будем жить, как обычные женщины. Перестанем бинтовать головы своим дочерям и делать надрезы на их щеках. Им теперь незачем носить шлемы и уметь переносить боль… Однако, прежде чем все закончится, мы должны сослужить еще одну, последнюю службу своему Повелителю.

Я стоял, словно оглушенный. Слова амасин ударили меня не хуже вороньих крыльев. Наше время прошло… В голове у меня билась мысль: «Возможно, Обетному Братству тоже пора исчезнуть из этого мира?» И мысль эта причиняла боль. Тем не менее я следил за тем, что говорила степнячка, и понимал: она хочет уладить дело миром. Им, как и нам, не нужно кровопролитие.

Что ж, придется поторговаться. Однажды это уже спасло нам жизнь — в прошлый раз, когда мы уходили от могильника Аттилы. Авось не подведет и сейчас. Я посмотрел на свой меч… затем на женщину, которая жаждала его заполучить. Я уже догадался, откуда она узнала мое имя. И, уж конечно, она знала, что нужно мне от нее. Все и так ясно, однако, соблюдая правила, я спросил:

— И что ты можешь предложить взамен?

17

В ответ на мой вопрос женщина-воительница сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула, словно бы подзывая к себе собаку. По ее сигналу несколько всадниц стронулись с места и двинулись в нашу сторону. Издалека было видно, что одна из них тащит на привязи какого-то человека. Тот брел неуверенно, спотыкаясь и оскальзываясь на льду. Когда они приблизились, я почувствовал, как болезненно сжалось мое сердце.

Коротышка Элдгрим. Значит, я был прав.

Он выглядел совершенным скелетом, а радостная улыбка обнаружила печальное отсутствие доброй половины зубов. Однако, когда я заглянул в безмятежные глаза своего побратима, мне показалось, что я разглядел в них проблеск былого разума.

— Хейя, молодой Орм! — воскликнул он. — А ты-то как сюда попал?

Женщина по имени Амасин бросила на меня пытливый взгляд.

— Такая сделка тебя устроит?

Итак, Коротышка Элдгрим снова с нами. Мы с радостью приняли его в свои ряды и поспешили покинуть это зловещее место. Позади мы оставляли три сотни всадниц на мохнатых лошадках. Их предводительница теперь держала в руках два меча. Финн приблизился ко мне и с кривой ухмылкой протянул топор на длинной деревянной ручке.

— Пользуйся им, пока мы не подыщем тебе достойное оружие, ярл Орм, — сказал он.

Я со страхом подумал, как-то теперь сложится моя жизнь. Ибо я по-прежнему считал, что рунный меч охранял меня от всех превратностей судьбы. И вот его не стало. Он утрачен для меня навеки. Я сам, своею волей, отдал меч в чужие руки. Казалось бы, все сделано правильно. Простой, закономерный поступок… И все же я чувствовал себя осиротевшим. Ведь меч этот стал важной частью нашей жизни. В погоне за ним мы прошли долгий путь от Великого Города до самого сердца иссушенного зноем Серкланда. Это он, рунный меч, заставлял нас сражаться и убивать своих бывших товарищей.

Я ненадолго задержался, мне хотелось посмотреть, что будут делать женщины-воительницы… Нагнав же своих спутников, я не стал ничего рассказывать. Просто молча зашагал рядом, игнорируя любопытные взгляды. И хотя многочисленные вопросы вертелись на устах у моих побратимов, никто не посмел высказать их вслух. Наверное, они чувствовали себя обязанными мне. Как-никак, а ради них я только что расстался со своим драгоценным мечом.

Мы не успели отойти далеко, когда до нас донесся воинственный клич степных амазонок — тот характерный жуткий вой, который нескоро позабудется. В глазах у людей мелькнул испуг. Все опасались, что мужененавистницы пустятся за нами в погоню. Однако, видя мое безразличие — я ничего не сказал и не сделал, — все тоже успокоились.

Нас действительно никто не преследовал, и меня это не удивило. Я знал, чем заняты наши недавние противницы. Но говорить об этом не хотелось. Мне вообще ни о чем не хотелось говорить. Я молчал почти все то время, что мы брели по белым просторам Травяного моря. Время от времени приходилось преодолевать невысокие пригорки, поросшие уродливыми кривыми березками и всклоченными елями. Было нестерпимо холодно, студеный ветер проникал под все одежки и с волчьей яростью глодал наши измученные тела. Зимнее солнце каплей расплавленного металла висело посреди свинцовых небес.

Наконец впереди показалось русло реки — скованное льдом, оно почти затерялось среди заснеженных берегов. И, тем не менее, мы знали: перед нами могучий Танаис — этим именем называли Дон проживавшие в здешних местах скифы. Река являлась одним из главных водных путей в земли Гардарики, которые с легкой руки мусульманских торговцев стали повсеместно прозываться