Белый ворон Одина - [120]

— Хорошо, хорошо, — раздалось возле самого моего уха. — Отрадно слышать, Торговец. Но, боюсь, это будет слабым утешением для тех, кто по самые уши засыпан снегом.

Чьи-то сильные руки вытащили меня из сугроба и трясли до тех пор, пока глаза мои не затарахтели, подобно костяным шарикам, и сами собой не распахнулись. На меня обрушился поток ослепительного света и обжигающе-морозного воздуха. На какое-то мгновение я впал в панику: мне показалось, что я не в состоянии дышать. Онунд Хнуфа — огромный и неуклюжий, словно выползший на лед морж — озабоченно глядел на меня из спутанных, обледеневших зарослей бороды и волос. Убедившись, что я пришел в себя, он удовлетворенно кивнул и пробурчал:

— Отлично, жить будешь! А теперь заткнись — довольно нести всякую чушь про Фимбульвинтер — и помоги откопать остальных.

И мы принялись за дело: пинали и толкали близлежащие сугробы, рыли и откидывали снег, освобождая путь наружу задыхавшимся и ошалевшим людям.

Однако не всем так повезло. Мы обнаружили пятнадцать трупов. Десять из них были траллами, в том числе и наша Хекья. Тордис и Торгунна — обе с иссиня-бледными, замерзшими лицами — прильнули друг к другу и тихо плакали.

Еще трое оказались дружинниками Сигурда, а двое — из бывших Клерконовых хирдманнов. Да уж… Напрасно они увязались за нами в поход. Из всей ватаги Клеркона в живых остался лишь один — курносый великан по кличке Квельдульв, чье имя переводится как Ночной Волк. Он вылез из сугроба с потемневшим лицом и еще более свирепый, чем обычно. Правда, таковым он оставался лишь до тех пор, пока не поймал взгляд Вороньей Кости. Они долго глядели друг на друга, и мне показалось, что мальчишка напуган куда меньше, чем огромный и сильный мужчина.

— До чего ж страшная штука этот самый буран, — пробормотал Хаук Торопыга.

— Он оказался бы еще страшнее, если бы нас вовремя не предупредили, — заметил Гирт, с трудом продираясь через глубокий снег, набившийся в балку.

— Да уж, за такую услугу не жалко и серебряного браслета, — поддержал я побратима.

Я обратил внимание, что за время одиноких скитаний по степи на лице у Морута изрядно прибавилось морщин. Тем не менее маленький хазарин улыбался, и я улыбнулся в ответ.

— Подарок за мной, — пообещал я. — Получишь его, как только я смогу раздеться и снять браслет с руки.

Морут поблагодарил меня легким поклоном, а затем обернулся к Абрахаму.

— Видишь? — ухмыльнулся он. — Я вернулся, как и обещал. Степь не смогла убить меня! А ты, говорят, пытался найти дорогу через Великую Белую и едва не заблудился? Лично меня это не удивляет. Я всегда говорил, что ты собственный уд не способен найти… даже двумя руками.

Абрахам был не в том состоянии, чтобы спорить. Он улыбался потрескавшимися губами, и на лице у него было написано огромное облегчение оттого, что Морут вернулся.

По совету все того же Морута мы провели лошадей по дну балки до участка, где склоны заметно понижались, и выводили на обледенелую пустошь, поросшую пучками прошлогодней пожухлой травы. Это позволило вернуться к тому месту, где мы оставили повозки. Впрочем, толку от них теперь было немного, поскольку большая часть лошадей погибла во время бурана. А посему пришлось взять лишь то, что мы могли унести на себе, а остальное бросить вместе с ненужными повозками.

Дружинники тоже остались без лошадей, даже юный князь Владимир вынужден был идти пешком. Умнее всех поступили Торгунна и Тордис. Из павших лошадей они выбрали несколько туш — которые показались наименее тощими, — разрубили их на куски и сложили на телегу. Туда же добавили обломки нескольких брошенных повозок. Теперь на некоторое время мы были обеспечены какой-никакой провизией и дровами для ее приготовления. Финн, правда, с сомнением осмотрел замороженные куски конины и высказался в том плане, что дрова могут оказаться вкуснее подобной еды.

— Что-то я раньше не замечала за тобой такой привередливости, — проворчала Торгунна. — Мне казалось, тебе любая еда подходит.

Финн вскинул на нее слезящиеся глаза и наткнулся на жизнерадостную улыбку, игравшую на красном, обветренном лице Торгунны. Он хмыкнул с притворным раздражением и посоветовал:

— Когда будешь варить эти мослы, не забудь положить в котел лошадиное копыто.

— Это еще зачем? — простодушно поинтересовалась Торгунна.

Финн со злорадной готовностью пояснил:

— Верный рецепт для такого мяса! Как только копыто станет мягким, значит, и его можно вынимать.

Тем вечером мы развели огромный костер, употребив на это все брошенные повозки, вернее, их обломки. В больших котлах варилась оставшаяся конина, и что бы ни говорил Финн, ужин получился замечательным. Мы сидели вокруг жаркого огня и наслаждались давно позабытым ощущением сытости и тепла. И вот ведь до чего неистребима человеческая надежда! Люди, казалось, позабыли, что чудом уцелели сегодня (и что уже завтра им, возможно, придется умереть), и принялись строить планы на будущее.

— Еще одна такая буря нас убьет, — проворчал Рыжий Ньяль, и сидевший подле него Владимир недовольно нахмурился.

— Мы непременно добьемся успеха, — пропел он своим тонким мелодичным голоском.