Белый ворон Одина - [12]
Говоря это, она издали швырнула мне чистую рубаху. Я поймал, принюхался — та пахла свежестью и полевыми цветами.
— Что же касается солнца, то должна тебя огорчить, Орм… Оно действительно давно уже встало, хоть, может, за облаками этого и не заметно.
Что тут скажешь? Надо одеваться и выходить к посетителям. Однако Торгунна не дала мне просто натянуть рубаху и теплые штаны. Она потребовала, чтобы сначала я ополоснулся ледяной водой.
— От тебя бы так не воняло по утрам, — выговаривала она, — если б ты всю ночь не кувыркался со своей Ивой.
— Мы что, не давали тебе спать, Торгунна? — поинтересовался я, натягивая сапоги. — Помнится, вы с Квасиром тоже поначалу сильно шумели. Настолько, что я даже решил было выстроить вам отдельный дом. Дабы все остальные могли спокойно высыпаться.
На ее щеках проступил легкий румянец, однако Торгунна не относилась к числу тех женщин, кого легко смутить. Уверенным движением она развернула меня спиной и принялась расчесывать мои волосы. Как будто я был несмышленым мальцом, а она приходилась мне мамашей. И это при том, что она всего на полгода старше меня! Я сердито оглянулся и замер — Торгунна улыбалась. И, клянусь, это была не та улыбка, которой можно долго противиться…
Однако мне сразу же расхотелось улыбаться, едва я выглянул во двор. Там, под стеной дровяного сарая, сидел Торкель, а с ним четверо незнакомцев. В руках они держали деревянные кубки с элем, на тарелке перед ними покоился рисмал — первая утренняя еда (сегодня это были хлеб и соленая рыба). Да уж, Торгунна понимала толк в гостеприимстве. Не желая будить домочадцев, она не впустила мужчин в дом, но отказать им в угощении не могла.
День выдался холодный. Последние желтые листья облетали с деревьев и, кружась, ложились на мерзлую землю. Торкель поприветствовал меня дружеским кивком и стал представлять своих приятелей, попеременно тыча в них своей мятой, перепачканной шляпой.
— Познакомься, Финнлейт из Дюффлина, — рассказывал он, — а это Оспак, Торвир и Трост Сильфра. Все они пришли узнать, не нужны ли тебе люди на новый драккар. Они хотели бы отправиться с тобой в поход, ярл. Так же, как и я.
Я рассматривал вновь прибывших. Все они выглядели бывалыми викингами. Финнлейт наверняка наполовину ирландец, остальные чистых кровей свеи. Я заметил, что у всех костяшки пальцев на левой руке отмечены старыми загрубевшими мозолями, которые образуются от постоянного трения о внутреннюю поверхность щита. Уверен, если посмотреть на их правые руки, там обнаружится множество боевых шрамов. Не говоря уж о ладонях, которые выдавали близкое знакомство с мечами и боевыми топорами. Скорее всего, в недавнем прошлом эти люди сражались против нас. Но те времена прошли, а сегодня все мы служим одному конунгу: совсем недавно он короновался в Уппсале, объявив себя повелителем свеев и гетов.
— Значит, тебя кличут Сильфрой? — обратился я к парню по имени Трост. — Для чего же ты тогда пришел ко мне?
Прозвище его переводилось как «Человек, владеющий серебром», но, как выяснилось, было не более чем шуткой. Ибо, как объяснил мне Трост, никогда у него не получалось владеть серебром — по крайней мере, надолго. Слишком уж он любил играть в кости. А пришел он ко мне, потому что слышал от Торкеля (да и от других тоже), будто этого серебра у меня видимо-невидимо. Я метнул быстрый взгляд на Торкеля, но тот лишь пожал плечами (хотя вид у него был пристыженный).
— Ступайте пока в дом, — распорядился я, — и отыщите там Квасира. Торкель вам покажет. Делайте то, что Квасир скажет… ну, и чувствуйте себя как дома. Мы действительно достраиваем корабль, и вполне возможно, что нам понадобятся люди в команду. Хотя, возможно, и нет…
Я произнес эти слова и тут же почувствовал, как ухнуло в пятки мое сердце. Впрочем, сказанного не воротишь. Да и поздно уже отмалчиваться. По всей округе шла молва, будто Орм Убийца Медведя — любимчик Одина, ведающий, где спрятана целая куча серебра — готовит корабль к походу. Уж не знаю, кто первый пустил такие слухи, но только распространялись они с той же неотвратимостью, с какой обычно вши переползают с головы на голову.
Вот с этого самого дня все и началось. Со всех сторон — даже из самых глухих углов — ко мне потянулись люди. Как, собственно, и предсказывал Квасир. Крепкие мужчины, бывалые воины, они приходили поодиночке и небольшими группами, и все хотели только одного — получить место на палубе «Сохатого». В нашем доме поселилась целая толпа малознакомых людей, и все они шумели, требовали еды и распространяли запах несвежей одежды. Немудрено, что Торгунна постоянно пребывала в дурном расположении духа. Она все реже улыбалась и все чаще устраивала выволочки рабам.
А затем настал день, которого я заранее боялся. Как-то поутру заявились Ботольв с Гизуром — оба сияли, точно начищенные горшки — и объявили, что всё: сегодня они установили ростру на носу «Сохатого». Строительство завершено!
На память мне пришел первый драккар с таким именем. Тот самый, на палубу которого меня, пятнадцатилетнего подростка, когда-то бесцеремонно втащили вместе с моими скудными пожитками. В тот миг закончилась моя жизнь среди скал и лугов Бьорнсхавена и началась новая — на фоне звона мечей и стонов умирающих. Я честно пытался воссоздать прежнюю жизнь — тихую и размеренную — в дарованном мне Гестеринге. Нарочно почти не появлялся на верфи, не желая видеть, как растет и обрастает плотью драккар. Я боялся раньше времени услышать его властный зов, который (уж я-то знал наверняка!) сорвет с места и погонит в морскую даль. И вот теперь, ощущая, как сладко заныло в груди, я четко осознал: к былому возврата нет! Все мои мечты об оседлой жизни оказались вмиг похороненными, едва только я бросил взгляд на готовое детище Хоскунда и Гизура. Зрелище это ударило меня в сердце не хуже молота Тора.
