Белый рондель - [30]

— Хотел выведать, что у него на уме. Он мне неприятен.

Говорили Ла Тробе и Трампедах.

— Ты сам не веришь, что он из Стокгольма, — продолжал Ла Тробе. — Откуда же он?

— Он не простой человек, и у него есть дело. Спешить не следовало.

— А я догадался, зачем он пришёл.

— О чём же ты догадался, Генрих?

— Ты сам это знаешь. Он ищет эстонское золото.

— Золото? Какое золото, Генрих?

— Не шути надо мной, Гуго. В лесу есть мальчишка, который обращает камни в золотые слитки. Это знают все, даже поляки. Они силой взяли у меня Путешественника и хотят сговориться с ним.

— Разве он знает про золото?

— Мои ребята иногда шалят на дорогах, недавно они встретили на лесной дороге Путешественника, он убил двоих, третий же спасся.

— Так что?

— С ним был эстонец. Не твой ли кучер Гуго? И они ехали от «эстонских братьев».

— Ты думаешь?

— Я уверен. Гомар был ещё жив, когда мы нашли его на дороге, он слышал, как приходили «эстонские братья».

— Где же третий?

— Они забрали его с собой.

— Почему оставили Гомара?

— Сочли его мёртвым.

— Так что же он слышал?

— Говорю тебе, это были «эстонские братья».

— А кто третий?

— Этого я не скажу тебе, Гуго. Ты многое таишь от меня.

— Ты ошибаешься, Генрих. Не я ли первым посвятил тебя в дело, не я ли делился с тобой шведским подарком?

— Пустое дело, Гуго. Весь заговор ты да я, а шведы всё равно придут и спросят, как им помогали.

— Я найду что ответить, Генрих.

— Если б ты рассказал мне про золото, я бы помог его взять и уйти в Германию. Здесь нельзя жить, Гуго.

— Я родился в Дерпте.

— Ты знаешь, где прячут эстонское золото? Ты знаешь, где скрывается мальчик?

— Знаю, — ответил Трампедах.

— Так как же, Гуго?.. — Голос полковника дрогнул. — Всю жизнь я воюю, а денег не платят. Дом мой пришёл в запустение, Матильда махнула на всё рукой. Если мы поделим золото, Гуго…

— Там нет никакого золота, Генрих.

— Но все говорят!

— Ты убедишься в этом сам.

— Когда? Говори мне, Гуго!

— В купальную ночь. Собери крепкий отряд, и я покажу тебе место… Впрочем, нет, я могу передумать. Ты же знаешь, что я уличил служанку в сношениях с дьяволом. Её испытают в купальную ночь…

— Так что же?

— Я могу передумать, Генрих. Но всё же держи наготове отряд.

— В купальную ночь? Саксонцы будут пить беспробудно.

— Не только саксонцы. «Эстонские братья» тоже не трезвенники. В такую ночь их можно одолеть без труда.

— Ты думаешь, их много?

— Немало, Генрих. И они свирепы.

— А как поступить с Путешественником?

— Покуда оставь в покое, а после купальной ночи решим.

— Я пошлю человека, и пусть он его убьёт.

— После купальной ночи, Генрих.

— Что ты твердишь о купальной ночи? Ты взял обет прожить до неё благочинно?

— В такую ночь решается многое, Генрих.

— Я чувствую, ты со мной играешь, — пробормотал Ла Тробе.

Вот какой разговор слышал я на берегу Эмбаха. Мать Вода помогла мне узнать нехорошую тайну и все плескалась рядом, поглощая последний закатный свет.

…Снова я в Белом ронделе перед Анной. Я долго следил за башней, дожидаясь времени, когда затихнет жизнь внутри монастыря. В городе пробил полуночный колокол, и только спустя некоторое время я забрался на крытую галерею против Угольной башни.

— Анна, — сказал я, — против тебя задумали нехорошее.

Сегодня у неё просветлённое лицо. Быть может, она читала, быть может, думала, но в глазах её не было испуга, она рассеянно слушала и будто припоминала что-то приятное.

— Ты знаешь, какие теперь времена, достаточно одного доноса, как тебя обвинят в богомерзких делах. Надо бы уйти из города, Анна.

— Но кто станет говорить обо мне плохое? — Она посмотрела на меня светлым взором.

— Право, не знаю, отчего жизнь сводит нас вместе, но я не могу оставить тебя. Я не позволю, чтоб над тобой надругались. Уйдём же вместе.

— Но вы обещали мне встречу с Эдвардом.

— Ах, послушай, этот человек не в силах избавиться от подозрений. Уж не знаю, любит ли он тебя.

— Пусть скажет мне это сам.

— Но ты в заточении, Анна, а завтра могут обрушиться беды. Есть ли время на разговоры? Я помню своё обещание, но сначала надобно выйти отсюда, укрыться в безопасном месте.

— Отчего же мне укрываться?

Она и не подозревала, какие тучи собирались над её головой. Она не знала, что грозило лесному лагерю.

— Вчера я гулял возле башни, Анна, и будто бы слышал музыку. Скажи, а к тебе не доносится музыка после полуночи?

Она улыбнулась. Улыбка её так хороша, лицо тотчас сделалось открытым, приветливым.

— Да, — сказала она, — маэстро играет чудесно.

— Маэстро? О ком ты говоришь, Анна?

— Теперь я его ученица, — сказала она просто.

Я беспокойно оглянулся.

— И… и чему же тебя учит этот маэстро?

— Ах, всё это прекрасно! — воскликнула Анна. — Вы бы тоже увлеклись.

— Сомневаюсь, — пробормотал я.

В голове носились обрывки из записей Питера Керка, слово «маэстро» встречал я там неоднократно, и всё это относилось к лицам по меньшей мере сомнительным, от которых страдали потом безвинные люди.

— Маэстро будет недоволен, если я брошу занятия, — сказала Анна.

— Ещё бы, ещё бы, — пробормотал я.

Чёрт возьми, если уж некий «маэстро» вмешался в дело, то я не знаю, что и подумать? Чему он её учит, так ли теперь нужна моя помощь?

Однако я должен подумать о жителях леса.