Белый пиджак - [45]

от пожиравшей его изнутри опухоли, но взгляд его был умиротворен и ясен. То, что он произнес, заставило многих заплакать, а в моих ушах стоит по сей день: «Я благодарю Бога, что прожил три года трезвым и буду умирать трезвым!»…

Особенностью почти всех групп «АА» того времени, независимо от города и республики, было резкое неприятие представителей официальной наркологии. Доходило до того, что практических врачей-наркологов просто не пускали на собрания групп.

«Не хрена им здесь делать! Пусть, пидоры, упражняются в своих «генделиках» (государственных наркологических диспансерах)!»

Это, разумеется, крайне радикальная позиция. Одно другому не должно мешать. Сейчас разумные наркологи рассматривают деятельность групп «Анонимных Алкоголиков» в качестве хорошего реабилитационного способа для адаптации страдающих алкоголизмом. Правда, имеются попытки подмять под себя движение «АА», контролировать его. Но «Анонимные Алкоголики» никогда не позволят этого сделать, Билл Уилсон подарил им «12 Шагов» не для того, чтобы кто-то ими руководил.

С другой стороны, при нынешних темпах коммерциализации медицины в целом, и наркологии в частности, пропившийся до рубля страдалец или человек, валяющийся под забором, вряд ли будет интересен для моих коллег-наркологов. И ему остается только одна дорога, к «Анонимным Алкоголикам». Там его, по крайней мере, не прогонят, а напоят чаем, выслушают, и, может быть, и приютят.

Разительным контрастом выглядели выступления людей в Феодосии, приехавших продлить код, и рассказы-исповеди «Анонимных Алкоголиков». В Крыму человек, упав на колени перед Александром Романовичем, благодарил его за подаренные годы воздержания от спиртного, во время которых он успел купить машину, построить дом, обрядить в тряпки жену и детишек. Там Утроба царствовала над Духом. Эй-эй-евцы говорили о том, какое это счастье — просыпаться утром трезвым, чувствовать себя человеком, постепенно обретая душевный покой.

Неофициальными эмблемами «АА» были верблюд и лягушка. Верблюд, напившись однажды до отвала, потом очень долго может обходиться без питья. Лягушка со всех сторон окружена водой (подразумевается, водкой), но это не мешает ей чувствовать себя распрекрасно в провоцирующей среде; сама-то она не пьет. Эти эмблемы, как и значки с названиями городов, в которых мне посчастливилось быть на встречах с эй-эй-евцами, долго висели на стене комнаты, прикрепленные к красному вымпелу, на котором позолотой поблескивали слова «Победителю в социалистическом соревновании».

Кроме Ростова-на-Дону, я неоднократно посещал Киев, побывал в Волгограде, Вильнюсе, Минске, Москве. И так до 1996 года. Но после введения визового режима в некоторых странах ближнего зарубежья, ухудшения общего финансового положения в России, когда нам, бюджетникам, перестали выдавать зарплату, контакты с друзьями по «АА» практически прекратились. А группу в Элисте я не создал, оправдывая это занятостью на основной службе. Пришлось вариться в собственном соку, что было большой ошибкой. Хотя все ссылки на занятость — пустые отговорки, я просто не созрел для того, чтобы организовать группу…

Освобождение из алкогольного плена — процесс очень продолжительный. Ведь проблема заключается в голове, и, чтобы шелуха слетела с угробленных пьянкой мозгов, требуется время. Алкогольный тип мышления, формировавшийся годами, цепко держит вас в путах своих стереотипов. У алкоголика, чтобы он не делал, доминантой в мозге сидит одна единственная ценность — спиртное.

Когда я пил, то обычным было такое явление. Даже в момент интимной близости с женщиной, в мгновенья наивысшего, сладчайшего психического и физиологического взлета, подспудно копошилась мыслишка: «Сейчас, когда все завершится, я открою холодильник, налью рюмку холодной водки, выпью врастяжку, вот тогда наступит полный и окончательный кайф!»

В период «завязки» мне приходилось сталкиваться с необъяснимым с научной точки зрения фактом. Предположим, я выезжал в служебную командировку в другой город. Приходил в какое-либо людное место, например, на местный рынок за покупками, где в огромном скоплении народа меня безошибочно вычисляли; определяли во мне родственную душу забулдыги в несвежих одеждах и с помятыми лицами, прямиком подходившие не к кому-нибудь, а именно ко мне, с предложением сообразить на троих. Добротность костюма, дороговизна импортной обуви и аромат французского одеколона, источаемый моей аккуратно подстриженной бородой, при этом не имели абсолютно никакого значения. На мне стояла «каинова печать», которой я был мечен долгие и долгие годы.

Но незаметно для себя, лет эдак через пять после Феодосии, я стал ощущать себя другим человек. Алкоголь чудесным образом просто испарился из шкалы жизненных ценностей. Синдром «белой вороны» исчез. На назойливое требование сидящих со мной за одним столом: «Ну, выпей хоть немного. Неужели ты нас не уважаешь?» — я мог, не моргнув глазом, ответить: «Действительно. Наверное, я вас не уважаю. Можете считать, что я вас совсем не уважаю, но это ваши проблемы!»

Капризно-кокетливый вопрос играющей шаловливыми глазками девицы: «Ну, какой же вы мужчина, если не можете выпить с нами бокал шампанского?» — уже не приводил меня в смущение. Ишь ты, каждая прошмандовка будет решать, мужчина я или нет!