Белый мыс - [63]
Близилась осень, но широкая Васагатан жарко дышала размягченным асфальтом и зловонными голубоватыми бензиновыми дымками. Застекленный фасад большого нового типографско-конторского здания напротив Центрального вокзала сверкал ослепительным зеркальным блеском.
Но вот движение застопорилось, и автомобили выстроились плотными рядами, как вагоны товарного поезда. Между ними, небрежно посвистывая и непрерывно сигналя, пробирались на велосипедах мальчики-рассыльные, но и они застревали в конце концов в мешанине на Тегельбаккен. Здесь улицу перегородили трамваи, уткнувшиеся в железнодорожный шлагбаум.
Откуда-то со стороны громадного красного здания почтамта донесся нетерпеливый звук автомобильной сирены. Скоро гудел уже целый хор – хриплый и раздраженный. Как раз в эти дни газеты оживленно обсуждали преимущества езды без сигналов в городе, и можно было подумать, что водители решили воспользоваться случаем демонстративно выступить в защиту своего права сигналить сколько угодно.
Оглушенный душераздирающим концертом, Оке упустил момент, когда можно было проскользнуть между машинами, и вот уже весь караван снова пришел в движение. Увидев, что из ближайшего переулка на улицу выезжает широкий грузовик, он решился попытать счастья. В ту же секунду из-за грузовика выскочил мотоцикл и развернулся поперек улицы под аккомпанемент визжащих тормозов. Шофер грузовика первым обрушился на Оке:
– Тупая голова, надо смотреть, прежде чем вылетать вот так на мостовую!
Мотоциклист, сам едва не попавший под машину, ругался на чем свет стоит, давая выход своим чувствам. Перепуганный Оке поспешил с виноватым видом улепетнуть в ближайший переулок. Здесь смерть под колесами автомобиля угрожала ему, слава богу, только с одной стороны, так как движение шло в одном направлении…
Оке остановился перед зоомагазином, разглядывая зеленых попугайчиков. Они крошили семечки своими кривыми клювами и беспечно щебетали за проволочной сеткой. Ему показалось вдруг, что и он сам точно так же ограничен в своих движениях. С самого того первого вечера, когда они с Иосифом поездили по городу на трамвае и автобусе, ему так и не пришлось повидать еще что-нибудь новое. Боязнь заблудиться в незнакомых районах удерживала его, словно в заключении, в пределах двух – трех улиц. Когда же он все-таки отваживался выходить на оживленные магистрали, это явно оказывалось опасным не только для его собственной жизни, но и для других. К тому же он, как ни странно, быстро уставал от хождения по улицам. Казалось, серая тяжесть мостовых высасывает всю силу его мышц.
Кое-где сплошной массив домов рассекали сверкающие протоки. Несмотря на это Стокгольм представлялся ему каменным ландшафтом с нагромождением зданий, вывесок, фонарей, витрин. Все это могло показаться нереальным, если бы не назойливые звуки и запахи.
Со стороны ближайшей булочной доносился сладкий запах свежеиспеченного хлеба, напоминая, что до обеда в столовой «Стюре» еще далеко. У Оке засосало под ложечкой, и он почувствовал слабость. Последние два дня он экономил на какао и булочках, которые обычно составляли его завтрак.
По соседству с букинистической лавкой находился кинематограф, где показывали короткометражные комедии, хронику, мультипликационные фильмы и играл эстрадный оркестр. Благодаря дешевым билетам кино было самым доступным развлечением, да к тому же можно было входить в зал в любое время. Над входом, освещенным рядом молочно-желтых фонарей, простирал свои крылья орел, вытянув правую лапу навстречу посетителям. Растопыренные когти, напоминающие черный крест, должны были, очевидно, символизировать власть киноискусства над зрителем.
Оке колебался некоторое время, одолеваемый, с одной стороны, сильным приступом голода, с другой – настойчивым искушением укрыться в покойном мраке кинозала, усесться поудобнее в кресле и отдаться вихрю событий на белом экране.
Дойдя до молочной в самом конце подъема, он придумал выход. Если купить бутылку молока и немного хлеба, это обойдется дешевле, чем завтрак в кафе, а оставшихся денег хватит на билет в первом ряду. Правда, оттуда на экране поначалу видно только сплошную игру светотеней, но глаз постепенно свыкается с утомительным мельканием.
Получив покупки, он зашел в подъезд и стал пить прямо из бутылки. На узкой каменной лестнице послышались неуверенные шаги.
– Ччерт, до чего же тяжелы эти книги!
Энергичные обороты Иосифа свидетельствовали о том, что он опять зацепил что-то в темноте своей ношей. Хольм завел какое-то приспособление для переноски книг, но с ним было трудно управляться на крутых и скользких ступенях.
– Вот как! Ты сделал сегодня вклад в кассу «фирмы», – произнес Иосиф иронически при виде Оке, отставляя на время книги.
Оке уже приелась манера Иосифа говорить полунамеками, однако он невольно был заинтригован.
– Разве ты не знаешь, что Хольм, можно сказать, владелец молочной? – продолжал Иосиф.
– Он говорил как-то, что дал взаймы денег на переоборудование, но я не знал, что магазин принадлежит ему.
– А чем же, ты думаешь, он существовал все годы кризиса? Состоятельные люди не очень-то охотно приобретают подержанные вещи, а те, кто годами живет на пособие по безработице, идут к букинисту не покупать, а продавать книги, если только им попадет в руки такой предмет роскоши.
