Белый город - [38]

Но ты не отчаиваешься. Ты идешь дальше: сочиняя, ты можешь стать, кем угодно, перевоплотиться, прожить все жизни, которые тебе недоступны, компенсируя потери и разочарования. Ты живешь в тысячи мирах одновременно, и тебе нет дела до своего. А между тем тебе еще не тридцать, но почти. Ты похожа на осень: так же красива, но уже с предчувствием тлена, и когда кто-то улыбается тебе на улице, незаметно оглядываешься, опасаясь увидеть очаровательную нимфу за спиной. Нимфы нет и никогда не было, но ты постоянно ощущаешь ее незримое присутствие. Ты не похожа на нее, ты – другая. Ты одинока, но больше всего боишься стать нормальной, быть со всеми и как все. Ты ешь из пластиковой посуды, потому что подаренный мамой фарфор некогда мыть, а на твоей кухне в пыли кашляет паук, с которым ты разговариваешь, как с собакой или с ребенком, ради коих жертвовать собой не готова. Смысл творчества ты видишь в интерпретации придуманного несчастья. Но это же настоящая пытка жить чужими страстями, принимая их за свои!

И, наконец, ты закрываешь за собой дверь, чтоб уже никогда не вернуться домой. Потому что тебя ждут в Белом городе, и ты всю жизнь знала об этом.

«Старый парк. Я иду к тебе. И осень – синеглазая стриптизерша, не ведающая стыда, – удивленно пожав плечами, сбрасывает красный бархат и золотую парчу тебе под ноги. Ты – единственный, кто не оценит ее мимолетной, но такой обжигающей красоты, потому что идешь ко мне», – прочтет он позже в распечатке «Белый город» и вспомнит, что да, действительно, не заметил, и осень догорела уже без него.

Распечатка, больше напоминающая дневник, но лишь с именем – Полина, без названий и дат под текстами. Хотя там у них, прошлых, были и фамилии, и отчества, годы жизни и еще бездна прочей бессмысленной метрики, которая в двадцать втором веке уже никому не нужна. Зачем помнить дату рождения, если собираешься жить вечно? Зачем имя, если можно ощутить собеседника?

«– Можно взять тебя за руку?

– Нет.

– Можно хотя бы легко дотронуться до тебя?

– Нет!

– Почему?

– Прикосновение рождает эмоции, эмоции – чувства, чувства – мысли. Ты начинаешь мне сниться. Я засыпаю и просыпаюсь с тобой, ты садишься со мной за стол, ложишься со мной в постель, идешь за мной в душ… Жить становится невыносимо, хотя и прекрасно! Это эйфория любви. Но порой любовь невозможна, даже если вопреки всему. И тогда приходит боль, сожаление, пустота. Состояние ремиссии, ведь любовь – это самый сильный наркотик. Но наркоманы неизлечимы. Знакомый запах, звук, вкус… и все: и душу, и тело, и жизнь – за новую дозу. Дозу эйфории. Да, с другим, по-другому, но по кругу, по кругу… Прикосновение – эмоции – чувства – мысли – сны – эйфория мечты – боль – пустота. Замкнутый круг. До последней дозы любви, пока не умрешь. Так, какая разница меня ты возьмешь за руку или ту, другую, что ждет чуть дальше по аллее на своем постаменте одиночества? Иди и не оглядывайся. Поверь, так будет лучше для нас обоих.

– Хорошо, я иду дальше. Мимо тебя, но по кругу – по кругу. Эфемерность мечты. Пустота эйфории. Или все-таки остановиться?

– Не нужно. Меня здесь уже нет».

Никого уже нет в том смысле, что и воспоминаний у них не осталось. Чем длиннее дорога и чем быстрее мчится электрорар, тем менее четкий пейзаж за окнами – размывается до ничтожных размеров галлюцинации. Возможность жить сколь угодно долго обесценила человеческую жизнь, как таковую, то есть способность ей восхищаться так, как это делали предки, когда каждый день, как последний. Ведь чем больше у тебя времени, тем меньше ты успеваешь сделать. Человеческая душа – всего лишь память. А память – конечна, аналогично жесткому диску на вашем компьютере. Рано или поздно пространства для воспоминаний уже не останется, настоящее начнет замещать прошлое, перезаписывая, затирая, обесцвечивая и обесценивая душу-память. А если времена постоянно замещаются, а душа истерта до бесконечности черной дыры, то какая разница сколько минуло лет, и чем тогда вечность отличается от мгновения?

Влад не помнил себя ребенком, не помнил юности, первых свиданий. Он словно всегда был здесь: учил детей пользоваться эмоциональным калейдоскопом, не замечая того, что сам становится его жертвой, проваливаясь в чужие чувства и жизнь все глубже и глубже, пока вдруг среди тысячи городов, где хотел побывать, не увидел Белый. Пока не обрел имя, а, значит, и трагедию. Пока не сел в старомодное авто – уже не пассажиром, но водителем, который сам решает, где ему повернуть, где остановиться, а где изо всех сил жать на газ. И сейчас ему просто необходимо ВСЕ вспомнить, потому что обратной дороги уже не будет.

«Первое воспоминание детства: лежу в коляске, а над головой мечется огромная ветка клена. И осень. И листья у клена желтые – пять пальцев, как рука, которую он мне протягивает. Но дотянуться до нее я не могу – спеленована крепко. И так всю жизнь, – вернется он снова к Полининой распечатке. – В этом мире ничто человеку не принадлежит, кроме воспоминаний Память – единственное, что невозможно у тебя отнять. В воспоминаниях ты всецело властвуешь над временем. В воспоминаниях ты можешь ежесекундно быть рядом с любимыми людьми, даже если они уже далеко от тебя, даже если их давно нет в живых. Наша память – это волшебный дар, путь в вечность. Это наш маленький Рай или Ад, смотря, кто на что способен. Поэтому рядом с абсолютно счастливыми людьми ходят безраздельно несчастные. Счастливые живут в Раю самых светлых воспоминаний, несчастные жарятся на огне собственной злой памяти. Я помню все, каждую нашу встречу, словно моя жизнь – бесконечный кинофильм в голове. Каждую деталь: черточку, родинку, царапинку, приятную на ощупь фланелевую рубашку… – бережно храню в копилке памяти. Именно воспоминания дают силы подниматься после падений и идти дальше, несмотря ни на что. Воспоминания продолжают любить и заставляют меня делать то же самое».