Белый Дозор - [24]

Протянуты в Вечность

Вечерние тени,

Дневная обида предсмертно нежна;

Фальшивая ценность

Пустых откровений

Для всех очевидна и этим смешна.

Не видно лица

Неизбежности жуткой,

Где пламя ревет

И бессильна вода;

Душа в небеса

Улетает голубкой —

Она не умрет.

Не умрет никогда.

«Не умрет никогда. Что ж, это обнадеживает. Можно воспринять это, как счастливый знак. Ах, как же я надеюсь, что смерти нет вовсе! Что душа моя бессмертна и скоро она вновь возродится в чьем-нибудь теле, хотя попы и говорят, что так не бывает, да только мне совсем не хочется им верить», — Марина решила идти к электричкам. Всё это время она держалась от компании поющей девушки на расстоянии двух десятков шагов, а теперь путь ее лежал и вовсе мимо них: обойти этих людей ей никак бы не удалось, да она и не думала искать другую дорогу, втайне надеясь, что перерыва между песнями дивная певунья делать не станет, затянет новую, и тогда она еще услышит, хоть немного, напоследок. Однако всё пошло вовсе уж странно. Стоило ей поравняться с сидящими, облаченными в странные одежды людьми, как между ними возникла непонятная суета, компания сжалась, сомкнулась, словно приготовилась к нападению, и сразу перестала напоминать просто группу мирно слушающих музыку ряженых и безобидных любителей фэнтези. Теперь это был настоящий боевой отряд, и каждый из них, включая девушку, отложившую свою гитару, смотрел на Марину с настороженностью, в которой к тому же чувствовался неприкрытый страх. Заранее проигрышная для воина позиция, открывающая его неопытность перед противником. Нельзя обнаруживать свое непонимание врага, это глупое и примитивное поведение на уровне животного, но никак не человека разумного. Марина поняла, что именно она причина такой их реакции, и если раньше это ввело бы ее в состояние паники («Со мной что-то не так! Как я выгляжу?!»), заставило бы броситься к зеркалу, то теперь она отнеслась к этому с полнейшим безразличием: я уже почти не здесь, я почти дух, я им чужая, вот и взвились. Пойте, ребята, вам жить да жить, а я мимо пройду, и вы меня через пять минут уже и не вспомните.

Тот, кто сидел отдельно от остальных, этот молодой старик с татуированной, обритой головой, медленно встал. Можно было бы сказать, что встал он величественно, словно очень важная, знающая свое высокое место в обществе особа. В это время Марина уже отошла от компании на несколько метров, но его голос: мощный, низкий, словно идущий из колодезной трубы, заставил ее замереть.

— Мара-Мара-Мара-Ма, Мати-Мара-Мара-Ма, — заговорил он, и вслед ему послушно завторили те, что мгновение назад готовы были агрессивно отогнать Марину, приблизься она еще хоть на шаг. — Гой-Мара-Мара-Ма, Черная Мати-Ма, Владычица Мара-Мати-Ma. Майя, Морока, Маета, прииде к нам, Мать-Мара, повелевай нами, Мать-Мара, милостива будь к нам, Мара-Мати-Ма…

Марина не могла пошевелиться, ноги отказывались слушаться. Помимо напавшей обездвиженности в ней началось то же, что и тогда, возле онкоцентра, когда неведомая прежде волна, возникшая в ней, уничтожила того подлого человечишку, вложив в уста Марины колдовские слова, наделив ее силой, обдав волной чистой, огненной ярости. О том случае Марина вспоминала, словно о сне. Она и верила в то, что так случилось, и не верила. У нее прежде никогда не было галлюцинаций, видений, а это никак не походило на видение. И доказательством тому, что всё произошедшее тогда действительно случилось наяву, стало вновь посетившее ее ощущение наполнения невероятной силой, словно кто-то невидимый вошел в нее, напитал своей мощью, своей здоровой жизненной силой. И то, что и тогда, и теперь появилось в ней, не было вполне человеческим, нельзя было это ощущение разложить на известные человеческому разуму эмоции. Да, то была ярость, злоба, но не такая, как возникает у людей по отношению друг к другу или к чему-нибудь, происходящему помимо их воли. В ярости этой чувствовалась душевная боль, тоска, отголосок давней неразделенной любви, горечь утраты, опыт женщины, прошедшей сквозь многие обиды и разочарования, многое потерявшей, но многое и получившей взамен, даже, пожалуй, не просто получившей, а взявшей это с применением силы, обретшей необыкновенный дар разрушать и создавать, рожать и умертвлять, дарить надежду путнику и обманывать его, выдавая за путевой маяк болотный огонь над зыбкой трясиной. Всё это невероятно сложное, многогранное ощущение в Марине было окружено атмосферой холодного, уверенного спокойствия. Ощущение абсолютной защиты от любой опасности и (теперь-то наконец она смогла это понять, вычленить из всего многообразия наполнившего ее чувства) ощущение абсолютного, нечеловеческого здоровья. Ее тело показалось ей железным, безотказным механизмом, сраставшимся с разумом, наделенным способностью любить и ненавидеть.

По инерции она всё еще хотела сесть на электричку, но уже начинала понимать, что вот прямо сейчас, на этом самом месте, происходит с ней нечто такое, что никакими известными законами природы объяснить невозможно. Что там, совсем рядом, за ее спиной, возвещает ей о ее новом рождении хор незнакомых, странных людей, невесть как здесь оказавшихся. Впрочем, нет, это как раз вполне объяснимо. Просто они ждут свой поезд. Но кто они такие? Что за странные слова в их песне? Да и песня ли это? Скорее молитва…