Белый барс - [11]

Старуха выпучила глаза.

– Понимаю-понимаю. Я тоже был уверен, что никого из них нет в живых. Возможно, он и был последним. Так или иначе, это не важно. Когда мои люди обыскали его, они нашли у него красную тетрадь и вот это…

Дотронувшись трясущимися дряблыми пальцами до своей груди, султан вытянул из-под ворота своей рубахи подвеску с серебряным кулоном. Старуха привстала с места, опираясь на скрюченные ноги, осторожно взяла кулон и, все еще находясь в сгорбленной позе, принялась внимательно рассматривать его. В серебряном тиснении был изображен знакомый символ.

– Знаете, что это? – указал своим пальцем на вещицу султан.

– Герб?

Крылатое животное, изображенное на кулоне, было знакомо каждому жителю этого города еще со времен былой жизни – Белый Барс, перекочевавший с герба некогда великой республики на именной герб теперь существующего Султаната.

– Все правильно, но конкретно этот кулон принадлежал близкому мне человеку – моей сестре.

– Ай-ай-ай! – покачала головой старуха, не отрывая взгляда от серебряной драгоценности, которая яркими бликами отражалась в ее глазах. – Как же твоя сестра, улым, на поверхности оказалась?

– А вот это я хотел бы узнать у вас, – смутился султан. – В последний раз я видел этот кулон несколько лет назад на шее своей сестры. В тот день он должен был перейти как дар ее ребенку… на станции Аметьево…

И тут старуха округлила глаза, высунула язык, прикусила его деснами и сразу прикрыла рот рукой, словно постеснявшись того выражения, которое неосознанно приняло ее лицо.

– Подожди-ка, улым. Ты, что же, хочешь сказать, что выгнал свою сестру на Аметьево? Бедбехет[14], она что, была заражена?

– Так было нужно, – спокойно ответил султан, сжав зубы.

– Дядя, можешь не отвечать, – заступился за него Тимур.

– Помолчи, улым, а-ам? – погрозила старуха указательным пальцем. – Я хочу услышать это от нашего султана! Человека, который является главой! Который отвечает за нас! Что ж ты за человек-то такой, а?

– Люди бы не поняли меня! Поверьте, я сделал все, чтобы эта станция была безопасна для ее проживания!

– Ай, значит, правда! – старуха демонстративно схватилась за чахлую грудь.

– Моя сестра, моя красавица сестра. Думаете, я не хотел ее спасти? Лучшие лекари султаната работали над тем, чтобы скрыть поражения на ее коже. Но все попытки были тщетны. Язвы на ее теле разрастались с такой скоростью, что скрывать процесс мутации было невозможно. Она сама виновата! Нужно было меньше общаться с прокаженными! Прости…

Султан оглянулся на племянника – тот сосредоточенно нахмурился, но обсуждать сказанное не собирался, ожидая продолжения.

– Я не хотел бы ее винить. Это все из-за мужа, моего зятя. Он был хорошим мусафиром. Даже слишком хорошим. Это его и сгубило – забрел в какую-то местность, где хватил безумную дозу радиации. Не знаю, что это было, но он сошел с ума быстрее, чем его тело… ну, вы понимаете. Она проводила с ним дни и ночи, ухаживала, сколько могла. – Султан глотнул чая. – А в один день он просто исчез. Никто не знает, что с ним стало. Поговаривают, что ушел на поверхность. Лилия чувствовала себя виноватой и поэтому принялась ухаживать за другими прокаженными. Бедняжка надеялась, что от этого ей полегчает. Я говорил ей, чтобы она больше времени посвящала Тимуру, но… Я не в силах этого объяснить. Чужая душа – потемки. Мои люди вывезли ее на Аметьево, а Тимурка остался со мной. С предводителем гарибов мы условились, что я дам ему все, что необходимо, лишь бы она проводила время на их станции в комфортных условиях. И конечно, он согласился. Еженедельно десять моих мусафиров под предлогом выхода на поверхность переправляли на их станцию всевозможное продовольствие. А когда я узнал, что у нее родился ребенок, который, к тому же, внешне выглядел абсолютно нормальным, то отправился туда сам. Ведь это могло бы решить проблему с законом, который я сам же и принял…

– «О выселении прокаженных», – вставил Тимур, чтобы старухе было понятно, о каком законе идет речь.

Закон «О выселении прокаженных» был известен любому человеку в каждом закоулке такого, на первый взгляд, совершенного поселения, как Султанат. Он был выдвинут Маратом Султановичем за несколько лет до событий на Аметьево и за пару месяцев до того, как сообщество из нескольких станций признало себя Султанатом, и основная часть жителей поддержала его. Остальные же поселенцы, основу которых составляли и сами зараженные, и их родственники, подняли бунт. Словно сошедшие с ума, прокаженные избивали до полусмерти каждого, кто хоть как-то заикался об этом законе, пока он находился на рассмотрении, тем самым подписав себе приговор на бессрочное выселение на Аметьево. Вражда, вспыхнувшая между бывшими друзьями, соседями и даже родственниками, стала главным аргументом в принятии решения о вступлении закона в силу, под которым подписались все управляющие станциями, вошедшие впоследствии в Султанат. Суконная слобода, Площадь Тукая, Кремлевская, Козья слобода, Яшьлек, Северный вокзал и Авиастроительная – под каждым названием станции управляющие этих сообществ ставили свою подпись, обрекая зараженных на жалкое существование. Так Аметьево стало отдельным государством, которое, тем не менее, все еще существовало в рамках закона Султаната. Названные в скором времени Гарибами – чужими – прокаженные принимали к себе на станцию всех, кто был отвергнут остальными. А за это они получали продовольствие и одежду, находясь под своеобразной опекой.