Белые тени - [19]

Стычка между директором и профессором дошла до кадет. «Круг» решил выручить Панихиду и натянуть нос Борову. Сели за зубрежку. И теперь даже в столовой можно было слышать:

— Как называется второй позвонок?

— Эпистрофей!

— А это что?

— Вороний отросток лопатки!

На экзамене средний балл поднялся. Прощаясь с выпуском, Панихида плакал.

И все же самым уважаемым, но далеко не любимым среди кадет был преподаватель истории Ну-с. Он был строг и требователен. В отличие от Панихиды на его уроках царила тишина. С затаенным дыханием слушали кадеты повесть о том, как «бледный и трепещущий Медина Сидония вошел к Филиппу II, чтобы сообщить о гибели Великой Армады...», и каждый по-своему представлял себе маленького Сидония и мрачного, жестокого Филиппа, который, сидя в своем темном кабинете, говорит скрепя сердце: «Я посылал мой флот против людей, а не против моря и бурь. Такова воля божья!»

И вот, пользуясь своей популярностью, Ну-с исподволь повел агитацию в пользу сепаративного движения казачества.

Появилась и заходила по рукам литература «самостийников». Заинтересовались «Историей Украины» Грушевского, «Историей Дона» Быкадорова. Начались обсуждения, споры, доходившие до ссор. Часть кубанцев, почувствовав себя ущемленными, отделилась, ушла из «круга» и образовала «кош» — «Вельможный запорожский кош», избрав в кошевые лихого кубанского казака Георгия Беломестного, георгиевского кавалера и «героя Лемноса», прибывшего в начале года из «Кубанской дивизии». «Войсковым писарем» и вдохновителем идеологическим стал примкнувший к ним донской казак Павел Поляков по прозвищу Пашка Косой, который и начал на этом свое политическое поприще.

Из скандала в корпусе и в полиции Чегодов вышел морально окрепшим. Кратковременное тюремное заключение, грубость распоясавшегося полицейского и чувство своей беззащитности оставили в душе Чегодова неизгладимую травму. Сын высокообразованного, склонного к философскому мышлению сибарита и кадетствующего крупного помещика, с младенчества выпестованный боннами-немками, воспитанный в детстве гувернером-швейцарцем и отданный на учение в Московский лицей, Олег Чегодов рос своевольным и ершистым мальчиком.

Однажды Чегодов случайно услышал разговор генерала Гатуа с Храничем. Речь шла о зверском отношении полиции к коммунистам, брошенным в тюрьмы после так называемого закона «О защите государства». В связи с этим Гатуа рассказал о расстреле французами русских солдат экспедиционного корпуса, расположенного во Франции, не пожелавших после революции воевать и требовавших возврата на родину. Группу русских солдат отправили в Одессу, и чика Васо, слушая Гатуа, пришел в восторг. Чегодов после этого постарался подружиться с Храничем. И спустя несколько месяцев Хранич уже снабжал своего молодого друга литературой.

Так через Олега Чегодова в ряды кадет стали проникать идеи, которые очень будоражили умы молодежи. И только неожиданное прибытие в Билечу из Шанхая Омского и Хабаровского кадетских корпусов пригасило на какое-то время возникшие страсти и споры среди учащихся.

Настороженно выстроились друг перед другом хозяева и гости. Первый взвод Атаманской сотни с высоты своего едва ли не саженного роста поглядывал презрительно на мелюзгу первого взвода хабаровцев. Когда после приветственной речи Борова и ответных речей старших офицеров Хабаровского и Омского корпусов была подана команда «На месте вольно!», Светик Татаркин, сын известного донского генерала, любимец кадет, озорник и балагур, вдруг громко, на весь плац крикнул:

— Братцы! Нам ходей привезли. Огороды будем разводить.

Все расхохотались. Воспитатель погрозил Татаркину пальцем. А низкорослый «генерал» Хабаровского корпуса Георгий Пафнутьев, чтобы не остаться в долгу, не менее громко ответил:

— Разведем! А на здоровых лошаках будем воду возить.

— Отставить разговоры! — прозвучала команда.

Сибирь, Приморский край, Хабаровск, Омск, Оренбург, Владивосток, Русский остров, Шанхай, Гонконг, Сингапур. Верховный правитель Колчак, чехословацкие легионы, Иртыш и резиденция степного генерал-губернатора, предательство англичан, выдача большевикам Колчака французским генералом Жаненом, атаман Дутов, генералы Унгерн, Семенов, японцы, новый далекий, неведомый мир — все эти рассказы заполняли головы молодых людей. Отроки и юноши взрослели не оттого, что пили вино, курили табак и знали женщин, а оттого, что новое поколение было сыновьями бурного и кровавого века, и никакими крепостями нельзя было отделить кадет от тех истин, которые шли из Советского Союза, с их родины...

Вот в какую среду попал разведчик Алексей Хованский, среду, в которой ему предстояло работать.

5

То, что Хованского познакомил с генералами Кучеровым и Гатуа чика Васо в непринужденной обстановке, на берегу реки, то, что сам Хранич был хорошо знаком с обоими генералами, сыграло свою роль. И Гатуа и Кучеров приняли Алексея за «своего», что, разумеется, было бы невозможно, явись он в кадетский корпус по официально установленным правилам. Алексей, конечно, понимал, что за ним следят, что его будут тщательно проверять, и потому старался не лезть на глаза начальству. С утра он уходил на гидростанцию, переодевался в рабочий халат и работал до обеда, затем, пообедав в офицерской столовой корпуса, опять возвращался на станцию. Ее следовало починить к началу учебного года, то есть через четыре месяца, а это требовало ежедневных усилий. Без помощников Алексею не обойтись, но пока он не обращался ни к кому за помощью.