Белые раджи - [53]

Чарльза Брука глубоко воодушевила выставка со всеми ее вращающимися винтами, сцепляющимися зубчатыми колесами, чугунными цилиндрами, шатунами и поршнями, буйством энергии, апофеозом гениальной изобретательности и металлургического мастерства. Сараваку нужны были краны, сеялки, молотилки, тестомесилки, центрифуги, металлические мосты и семафоры. Необходимо было также построить благородные колоннады для почтамта или музея, правда, не слишком дорогостоящие и без сфинксов, ведь это накладно, да и ни к чему. Большие стекла внушили Чарльзу мысль об аквариуме, но это как-нибудь потом, когда уравновесится бюджет... В голове у него громоздились планы, но он их тасовал, упорядочивал и сортировал по степени неотложности. Чарльз был буквально наэлектризован.

В остальном же Лондон ему не понравился: пропахший газом и сажей черный город, где у ступеней Собора святого Павла попрошайничали покрытые коркой грязи уличные девчонки в легкомысленных шляпках, а прямо под аркадами Хэймаркета средь бела дня приставали к прохожим шлюхи. Чарльза это шокировало: он не был ханжой, а просто стеснялся. В британской метрополии с ее закопченными спиталфилдскими трущобами и надменностью Белгрейвии, двери которой напоминали визитные карточки, он чувствовал себя весьма неуютно. Очарование этих джунглей от него ускользало. Тем не менее, они были по-своему прекрасны и неистовы, окутывали бархатными тенями и туманами: их сизые покровы цеплялись за деревья, аканты фасадов, лошадиные морды и закругленные, изящные профили барышень были украшены длинными серебряными нитями.

Неразлучная с миссис Браун баронесса Бердетт-Кауттс (раджа нередко обращался к ним в письмах: my dear ladies) и слишком откровенный, неспособный скрывать свои чувства Чарльз мгновенно ощутили друг к другу острую и бесповоротную неприязнь. Поддерживать выгодные отношения Чарльз так и не научился. Джеймс был вне себя, баронесса - сама язвительность, а Чарльзу хотелось уехать куда-нибудь подальше. Например, в Кучинг. Куда он вскоре и вернулся. Осень прошла в экспедициях против группы охотников за головами - с неописуемой жестокостью грабивших население симанггангского района кочевников. Они обитали в лесах у речных порогов, и до них трудно было добраться. Во время одного из набегов туан муда со своим младшим братом Стюартом и двумя офицерами сумел окружить бандитов и захватил их врасплох с оружием в руках. Их было всего несколько человек - упрямых, непримиримых, с землистыми лицами.

— Немедленно расстрелять, - сказал Чарльз, а затем, ткнув в одного, прибавил:

— А этого бросьте на съедение муравьям.

Будто упавший в колодец камень, этот приказ вызвал долго не утихавшее эхо. Оно отдавалось целую вечность... Среди даяков поднялся ропот, а офицеры обменялись недоверчивыми, испуганными взглядами. Туан муда никогда не опускался до зверств. Вероятно, они неправильно поняли... Не может быть... Что это значит?

Губы Чарльза побелели под тонкими усами, и он холодно взглянул на побледневшего человека: вместо золотого ожерелья тот носил цепочку от часов.

В Сингапуре, в лакированной гостиной с плетеной мебелью, собрались трое джентльменов в белом, один из которых плакал и что-то бормотал.

— Ты написал мне письмо, представляющее акт открытого неповиновения и объявление войны. Ты бросаешь мне перчатку, обвиняешь в нарушении моих прав и цинично заявляешь, что согласен «взять на себя любые риски». Между тем я с некоторых пор рассматривал возможность бельгийского протектората и даже вступил, по твоей же инициативе, в предварительные переговоры с герцогом Брабантским, но ты официально сообщил ему от имени Верховного Совета об отказе передать полномочия Бельгии. Скрепя сердце, я вынужден идти на попятный - только представь себе мое смущение перед принцем. Не успел я испить эту чашу до дна, как ты бросаешь свой неслыханный вызов.

— Простите меня, дядя... Я писал в приступе гнева...

— Никакой гнев не оправдывает подобного акта неподчинения и вражды. Ты омерзителен, и все.

Брук отчаянно разрыдался. От стеснения Чарльз закашлялся. Хоть он порой не одобрял действий Белого раджи, малейшая критика с его стороны казалась бы вероломством, и потому он усматривал в поступках Брука Брука непростительную крамолу. Этот сдержанный, без лишней патетики выговор все же повлек за собой яростные письма Эммы. Джеймс оставался при своем мнении, поражаясь, как усердно мать очерняла его в глазах нежно любимой Ивлин.

Раджа схватил веер, чтобы обмахнуться, пока несчастный Брук путался в извинениях.

— Малярия... Подавленность из-за траура...

— Расскажи кому-нибудь другому!.. Вполне возможно, ты сам и загнал в гроб жену.

Брук громко вскрикнул и закрыл руками лицо.

— Нет, дядя Джеймс, - твердо сказал Чарльз, -это неправда!

Раджа намекал на вторую жену Брука Джулию, Умершую, как и Энни, от родильной горячки. Эта юная особа с меланхолическим темпераментом гладко причесывалась на прямой пробор, а больше всего на свете любила украшать цветами могилы. За пару дней до родов она получила извещение о разрыве, которое Брук Брук отправил ей несколько месяцев назад, еще не зная, что она отправилась в Азию: точно бомба замедленного действия или адская машина, письмо прибыло в Кучинг гораздо позже бракосочетания.