Белые пятна - [31]

Так бы все это, наверно, и продолжалось — и капризы сносили бы, и угрозы, и прихоти, но нашелся один-единственный человек…

Закройщик сочинского ателье мод № 5 Валентин Дмитриевич Щетинин познакомился с именитым клиентом при исполнении служебных обязанностей, потея над очередным заказом строптивого гостя. Пленился не столько его вальяжностью и дородством, сколько расположением к себе и готовностью пребывать на дружеской ноге. Стать другом министра удается не каждому. А он стал — без малейших усилий. Это льстило, поднимало в собственных глазах и сулило надежды.

Надежды действительно были большие. На обещания «министр» наш не скупился. Он мог осчастливить не то что подпиской на Виктора Гюго, но даже машиной «Москвич». А может быть, и «Жигулями». Щетинин верил. И ждал.

Но ждал он напрасно. Ибо акции его в глазах высокого друга падали день ото дня. Закройщик то и дело позволял себе вольности: он отказался купить втридорога поношенный костюм; не помог сбыть икру и балык; отверг редкую возможность разжиться валютой, излишек которой «журналист-министр» прихватил с собой из Мексики, где гостил по случаю Олимпийских игр.

Эти опрометчивые поступки закройщика совпали по времени с тяжбой, которую «министр» затеял из-за костюмов светло-серого и голубого. Тех самых, что ему, если помните, выдали без квитанции. Спустя несколько месяцев квитанция все же нашлась, но теперь клиент стал утверждать, что костюмов не получал. И потребовал компенсации. Ему отказали. Тогда он выехал в Краснодар, в краевое управление бытового обслуживания. А сам он, не следует забывать, был как раз «министром» по этой части. Так что стоит ли удивляться: из Краснодара он вернулся не один, а с представителем крайуправления. И тот приказал: деньги Двойрису выплатить. Из кассы. Наличными. 346 рублей.

Возмутился весь коллектив. Щетинин, разумеется, тоже. Ну и зря: Двойрис тотчас вчинил ему иск. На непомерную и странную сумму: 5126 рублей. И представил расписку: эту сумму, оказывается, закройщик взял у него в долг.

Нет, я не в силах здесь рассказать про все повороты головоломных его операций. Кто что взял, где отдал, кому передал… Терпения не хватает в этом копаться. И у читателя, я уверен, не будет терпения это читать. Ибо то, что для склочника — сама жизнь: радостное, упоительное, сладкое повседневье, то для сколько-нибудь нормального человека — бред, бессмыслица, тихий ужас…

Но для Двойриса это не ужас. Нет, не ужас, а счастье борьбы, из которой — он в этом уверен! — не может быть иного выхода, кроме победы. И он побеждает: суд взыскивает со Щетинина 5126 рублей, а за то, что тот требует признать расписку поддельной, еще объявляет его клеветником. И приговаривает к исправительным работам на один год.

Ему бы смириться, Валентину Щетинину, смолчать бы, затихнуть: ведь кто он и кто Двойрис! Но он не смиряется, не молчит и не затихает. Он действует. Он знает, что закон существует не для декорации, а для того чтобы его соблюдали. Все решительно — без исключения. Ветераны, герои, министры. Контролеры, ревизоры, инспекторы. Юристы, писатели, журналисты. И даже почетные гости Олимпийских игр.

Он жалуется. Все выше и выше. И доводы его наконец находят отзвук. Верховный суд республики отменяет и решение, взыскавшее со Щетинина деньги, и приговор, признавший его клеветником. А личностью истца начинают заниматься юристы.

Первая легенда, с которой пришлось сразу расстаться: не совершал Захар Семеныч военного подвига! Стоило лишь обратиться к архиву, и сразу же оказалось, что в марте сорок третьего года 227-го гаубичного артполка не существовало вообще. Архивные розыски продолжались. Они с непреложностью установили: ни единого дня Двойрис в армии не служил.

Потом отпала легенда о щедрости «патриота»: никаких сорока пяти тысяч в Фонд обороны от нашего героя не поступало. Не удалось ему разоблачить и 190 дезертиров. Хотя бы уже потому, что такого количества их не было в Новосибирске.

Проверкой занялся не один человек — бригада. В архивные розыски включились не только юристы — историки, библиотекари, врачи. Им предстояла нелегкая работа: пройтись по всей биографии заслуженного товарища и отделить истину от лжи.

Но отделить, увы, не пришлось: истины в его биографии не было вовсе! Начисто. Никакой. Разве что год рождения…

Депутатом Моссовета он не был.

Секретарем райкома не был тоже.

В 1930 году он в партию не вступал.

В правовой академии не сдал ни одного экзамена. И даже зачета. Да и школы-то не кончал, едва дотянув до шестого класса.

Что там вуза, что там школы! «Ветеран труда» за всю свою жизнь и работал-то только пять с чем-то лет, пробавляясь остальные полвека лечением от «тяжких недугов» (по подложным свидетельствам) и мошенничеством, обеспечившим ему стол, кров, почет и комфорт.

Того же стоит и литературное творчество Захара Семеныча: за его «очерками» и «рассказами» — плагиат, шантажом и обманом добытые материалы.

О слоге нашего «литератора» — нет, о степени грамотности — расскажет его заявление насчет все тех же пресловутых костюмов: образец подлинного творчества автора. Неотредактированного. Неоткорректированного. И не переписанного наново за килограмм чавычи.