Белые пятна - [25]

Пункт № 5.

О фиктивной накладной на уголь для совхоза на сумму 483 руб. Директор совхоза тов. Царев Ю. Ф. попросил меня помочь достать новый двигатель для своей автомашины. Хорошо, а платить? Тогда я договорился отписать уголь, а вместо угля взять деньги…»

Длинная получилась цитата, хотя «пункты» малограмотной «объяснительной» далеко не исчерпаны и есть еще над чем всласть посмеяться, читая певучую прозу «поэта». Да не хочется что-то смеяться. Хочется спокойно, не торопясь разобраться, что за искус толкает «уважаемого товарища» и «ценного специалиста» (так написано в характеристике) изо дня в день — не тайком, а публично — грабить общественную казну. Грабить, всерьез полагая, что грабеж этот — не зло, а добро. И что положена за него не тюрьма, а награда.

Время прошло, и теперь мы вряд ли узнаем, с чего началась она, эта гульба, — с какого обеда, с какой безделушки («на добрую память»), с каких услуг, про которые принято говорить: «Пустяк, а приятно…» Да полно, так ли уж это приятно — хлебнуть дармового борща и тотчас попасть под ярмо хлебосольных хозяев?! Разве кормят «от чистого сердца» нужных людей? Разве им платят за верность служебному долгу? Ну конечно же нет: за особую благосклонность. За глаз, «не сумевший» заметить вранья. За услугу с черного хода. За всевозможные исключения из обязательных правил. За розовую мечту современного мещанина: я — тебе, ты — мне…

А теперь посмотрим на это глазами гостей. Вот, к примеру, ответственные товарищи из двух министерств. В райцентр прилетели по службе. Чего они рвутся к столу? Из голодной губернии, что ли? Карасей не едали? Ведь не только ответственным — «безответственным» ясно: ника-ними легальными сметами караси предусмотрены быть не могут. Кто-то выкроил на них незаконные средства. Или сам раскошелился, чтобы гостю потрафить.

Ясно-то ясно, а все же едят. Пьют — за дорогих хлебосолов. Уезжают, прихватив «сувениры». Интересно, им в голову когда-то приходит, что щедрость хозяев это просто-напросто кража? Обворовывание казны…

Кто они, эти нужные люди, ради которых «ценный товарищ» стал опасным преступником? «Назвать имена не желаю», — вызывающе заявил Башмаков, и следствие, а за ним и суд с его декларацией согласились: не хочет — не надо.

А может быть, все-таки надо?..

Как ни тянули «нужные люди» с ревизией, как ни откладывали «на потом» эту постылую процедуру, рано или поздно все же пришлось. Начали с хозмага. И сразу же — недостача: почти восемьсот рублей. У Белкиной, продавщицы, той самой, что «случайно» оказалась тогда во дворе, той самой, которой наш Башмаков «отписал» злополучную рыбу, чтобы она объявила ее рубероидом. «Но этого не совершилось», как заметил «поэт», — и вот ревизор требует объяснений…

Объяснений нет, а недостача есть, и что-то делать с ней надо. Вызывают свидетелей, изымают документы. С первых же допросов начинает разматываться цепочка, которая неизвестно к чему приведет.

«Башмаков взял 200 кг рыбы и отвез кому-то в областной центр… Деньги не платил…» (из допроса рабочего В. Норкина).

«Башмаков привез апельсины и велел раздать по особому списку… Деньги мне никто не платил…» (из допроса завскладом А. Басковой).

«Привезли рыболовецкие сети… Башмаков не велел продавать, а списать в магазин уцененных товаров, и там по пониженной цене их взяли его люди…» (из допроса продавца Л. Будниковой).

«Башмаков дал указание отвезти своим начальникам две тушки косули, а потом еще несколько раз я возил хорошее мясо… Деньги мне за это никто не отдавал» (из допроса шофера Н. Шиварева).

Эти свидетельские показания я взял наугад — в деле их больше. Много больше. Но странное совпадение: во всех показаниях сплошь одни анонимы. «Увезли в областной центр», «роздали важным товарищам», «подарили нужным людям…». Хоть бы раз появился в протоколе вопрос: «Почему скрываете фамилии?» Или: «По какому адресу отвозили?» Или — на худой конец: «Сможете ли вы опознать этих людей?»

Не задают свидетелям такие вопросы. Потому что задавать их смешно: и допрашивающие, и допрашиваемые отлично знают, о ком идет речь, но негласные «правила игры» повелевают им хранить молчание. И они молчат.

И вдруг один из свидетелей, по оплошности верно, эти правила нарушает. На лист дела девяносто второй проникает первое имя, и следователю В. Дудину ничего другого не остается, как подписать такой документ:

«…По договоренности между заместителем председателя райисполкома Свержевским А. Г. и председателем райпо Башмаковым Н. В. была оформлена накладная на получение унтов, полушубка и свитера. Эти вещи были отписаны коммунальной конторе, куда в действительности не поступали.

По указанию Свержевского А. Г. также оформлена доверенность на получение ткани для покрытия стола президиума в зале заседаний, но вместо ткани был получен в универмаге пуховый платок, который Свержевский взял себе лично.

Тем самым в действиях Свержевского и Башмакова содержатся признаки преступлений, предусмотренных ст. 170 (злоупотребление служебным положением) и 92 (хищение) УК РСФСР».

Кажется, ясно? Пусть хоть кто-то, пусть только один из нужных людей, но все же будет наказан. Состоится процесс — при большом стечении публики. Все увидят воочию, как торжествует законность. Все узнают — не из сплетен и слухов, не из ухмылок и анекдотов, а из страстной и гневной обвинительной речи, куда ушли апельсины и рыба, свитера и платки. Кто нагрел на них руки. И какая кара виновных постигла. Ибо всегда — повторяю: всегда! — за преступлением должна следовать кара. Всегда — невзирая на «привходящие обстоятельства», на чины и на ранги…