Белые птицы вдали - [24]

— Что попусту дым пускать. Показывай концерт.

Марийка бежала домой и возвращалась с длинной, давным-давно перепутанной пасмой желтых шелковых ниток, мама пробовала ее распутать, но не смогла, бросила, если нужно — вытянет нитку, чикнет ножницами — и делу конец. Этот длинный, в петлях, бесформенный свиток был главной и единственной принадлежностью Марийкиной костюмерной.

— Дядь Вань, закрой глаза!

Марийка просунет себе сзади под платьице спутанную пасму — получается мягкий длинный желтый хвост, и когда дядя Ваня откроет глаза — вот тебе, лисичка танцует перед ним свой осторожный хитрый танец. И опять:

— Дядь Вань, закрой глаза!

Намотает Марийка пасму вокруг шеи и становится важной и смешной баронессой; опояшется, сбросит путаницу ниток на бедра — прыгает под веселые восклицания дяди Вани маленький папуасик… Фантазия Марийки не знала границ.

Наконец дядя Ваня умолкал, лицо его затуманивалось какими-то давними воспоминаниями, и он тихо говорил Марийке:

— Давай про Колю Тиховарова.

Марийка клала на скамейку «лисий хвост», вставала перед дядей Ваней, сцепляла за спиной руки. Глаза ее горели, голос звучал с эпической размеренностью:

Где Амур спокойно катит волны,

От Хабаровска невдалеке,

Где леса стеной зелено-черной

Круто опускаются к реке,

Где ночами стелются туманы,

Где валежник затаил беду,

В дебрях тех скрывались партизаны

В грозном девятнадцатом году…

Наконец — «был в отряде Коля Тиховаров — маленький смышленый паренек» — доходила Марийка до сердцевинной горечи баллады, и дядя Ваня, зная, что все окончится гибелью юного героя в борьбе с белоказаками, начинал издавать гневные рычащие звуки, драл обтянутую тельняшкой могучую грудь, будто ему нечем было дышать.

А в ответ раздался выстрел гулкий —

Это в Колю выпалил казак…

Горло Марийки тоже перехватывала сухая першащая тяжесть, она выговаривала дрожащими губами:

И хранит народное преданье

Славу тех, кто был в боях убит.

Над фасадом каменного зданья

Имя Тиховарова горит…

И не в силах продолжать дальше, бросалась к дяде Ване, зарывалась в его тяжко вздымающейся груди, давая волю слезам. Он, все так же рыча, гладил ее головенку.

— Загубили хлопца, а! Топить их, крокодилов, топить! Не было там братков с «Потемкина»! Где вы, братишки? Не плачь, Марийка, память о Коле Тиховарове не умрет. — Дядя Ваня сам еле сдерживался от слез.

Пришла Марийка из школы, мама потрогала ее косички — крысиные хвостики. Слабая девочка — рыбий жир не помогает, вот и волосы плохо растут.

— Делай уроки, в парикмахерскую пойдем. — Мама думает, что для волос полезно, если их почаще стричь.

Марийка ждет не дождется, когда волосы будут, как у Зоей, длинные, шелковистые. И вот — опять стричь.

— Не хочу стричься, не пойду.

Тут как раз и зашел дядя Ваня. Провел по своему затылку.

— Мне тоже повестку прислали из парикмахерской.

— Повестку? — удивилась Марийка.

— А как же. Кто сам не идет — повестку присылают. Через милицию.

Марийка подумала, подумала и говорит:

— И я с тобой, дядь Вань.

Не из-за повестки — по улице вместе пройти.

Снежок валит с невидимого неба, завивается по Соляной, Бородатка еле проступает в текучей белой замети.

Мама повязала Марийку шарфом по самые уши, чтобы не наглоталась холодного ветра, а дядя Ваня идет в одном черном бушлате, моряцкая грудь нараспашку, и никакой ветер ему нипочем. Хорошо идти с дядей Ваней: кто ни встретится — столбенеет перед надвигающейся черной горой, минует — голову отвертит, оглядываясь. Марийка все видит и как по воздуху плывет от сознания, что идет с дядей Ваней.

Вышли на Глубочицу. На трамвайной остановке толпа — жмется, ежится, воротники подняты от ветра, завивающего снежные воронки. Рельсы на мазутных шпалах голы, лилово-холодны. Толпа воззрилась на дядю Ваню из торчащих воротников — он ноль внимания.

— На трамвае поедем или пешком?

— Пешком! — Марийка хочет продлить удовольствие.

И вот она, парикмахерская, — на улице Артема, рядом с кинотеатром «Люкс»! Иной мир — оживление, смех, витрины горят электричеством, бросают свет на тротуар… А в парикмахерской тепло, душновато от одеколона, «чик-чик-чик» — чикают парикмахерши машинками. Увидели дядю Ваню — как по команде смолкли машинки. А один юркий мужчина, при галстуке, усы колечками, как у циркача в книжке «Гуттаперчевый мальчик», подскочил к дяде Ване:

— Прошу ко мне, вон в то кресло.

Дядя Ваня глядит на него сверху вниз.

— Сначала девочку.

«Усы колечками» разочарованы, но профессиональный декорум берет верх.

— Прошу! — небрежно-ироничный взмах руки в сторону кресла.

Дядя Ваня, убедившись, что все в порядке, взял со столика помятую газету и углубился в нее. Машинки застрекотали вновь. Острым птичьим клювом заходили ножницы в руках парикмахера. И вдруг — щекочущее прикосновение усиков к уху Марийки, осторожный шепоток:

— Это твой дедушка? С «Потемкина»?

— Не дедушка, а дядя Ваня, — назидательно поправила Марийка.

— Ах, дядя! Да, да, да, — мычали усы. — Как же, как же, очень даже оригинально. Картина на человеческом теле. Говорят, бесподобно, как в галерее. Феномен своего рода. Это правда?

Какая картина? Какой феномен? Марийку обдало жаром, ухо, которое щекотали усы, горело. Значит, она что-то не знает про дядю Ваню, казалось бы изученного ею до косточки… Но она не могла показать парикмахеру, что не знает, она глубокомысленно кивнула: