Белые Мыши на Белом Снегу - [34]

Под фотографиями лежали какие-то детские одежки, сломанные игрушки, самодельные открытки, рисунки (очень похожие на мои, разве что сделанные простым карандашом, а не красками), табели (мама неплохо училась), носовой платок с вышивкой, вырезанные из бумаги куклы и такие же бумажные платья для них, простенькие стихи в школьной тетрадке (сплошные "костры", "знамена", "великая держава" и "слава"). Ничего, относящегося к моему родному отцу, в чемодане не оказалось, и я с каким-то странным чувством, похожим на ностальгию, закрыл его.

По закону подлости (а иначе и не назовешь), то, что я искал, обнаружилось на самом дне второго чемодана, под грудой слежавшейся женской одежды и старых грампластинок. Это был небольшой бумажный пакет, в который я заглянул уже почти по инерции, машинально, и сразу вскочил на ноги - вот оно!..

Свидетельство о заключении брака, фотоснимок молодоженов (на нем у мамы немного отстраненное лицо) и короткая записка, вложенная в разорванный конверт:

"Лида, все-таки ты была не права. Если хочешь, можем поговорить. На конверте - мой новый адрес, приходи в любой день после 6 часов, позвони два раза. Люблю. Глеб".

Перечитав записку, я сунул ее и фотографию в карман, быстро привел все в порядок и пулей вылетел из дома, боясь, что не смогу посмотреть маме в глаза.

Это было как раз накануне того разговора с Хилей. Стояла тяжелая жара, и даже вечер нисколько ее не смягчил. Я двадцать минут прождал на углу автобус и, уже взбираясь по лесенке в тесный салон, увидел, как к дому заворачивает родительская машина. Успел.

* * *

- Пропуск, пожалуйста! - на входе в кафе, сразу у двери, сидел за столиком парень в черной форменной тужурке и постукивал обратной стороной карандаша по раскрытой тетради. Трубин немедленно выудил из кармана бумажку с печатью и положил на стол:

- Это мои гости, - он кивнул на нас, успев чуть подмигнуть Полине.

- Хорошо, - парень взъерошил свои густые черные волосы. - У окна свободно.

Собственно, свободно было почти везде, я заметил лишь пятерых посетителей, но Трубин спорить не стал, и мы с Полиной тоже промолчали.

Помещение оказалось внутри больше, чем выглядело снаружи, квадратные столики, застеленные белыми скатертями, стояли в строгом шахматном порядке, а на окнах висели желтые репсовые занавески.

- А ничего, уютно, - заметила Полина, вешая полушубок на один из множества прибитых к стене крючков.

- Здесь очень хорошо кормят, - понизив голос, сообщил ей Трубин. - Мясо, красная рыба и все такое.

Я уже совсем освоился с ними, особенно с девушкой, которая не переставала глядеть на меня со смесью восхищения и гордости. Но - увы, в ее редких косых взглядах на Трубина проскальзывало иное чувство, которое я хотел увидеть в свой, а не в его адрес - женский интерес.

За годы, прошедшие после расставания с Хилей и второго брака, который и браком-то не назовешь, я перезнакомился с целой кучей девушек. В основном, это были чьи-то секретарши в шуршащих кофточках из искусственного шелка, медсестры с холодными глазами и коротко подстриженными ногтями на сильных руках, продавщицы из универмагов, способные говорить только о кино и тряпках, молодые учительницы с внешностью и голосами роботов. Одна или две мне действительно нравились, с остальными я проводил время просто так, лишь бы не быть одному. Как-то раз попробовал познакомиться с хорошенькой блондинкой из фабричного района, судя по виду, швеей - и не вышло, она вежливо извинилась и сказала, что скоро выходит замуж.

И вот - Полина туда же. Этот Трубин, на которого она косится, размышляя, нельзя ли что-то с него поиметь - обыкновенный, не слишком молодой мужик, наверняка женат, да и зачем ему соплячка из ремесленного училища?..

Мы сели за четырехместный столик. Я поставил сверток на свободный стул и хотел было накрыть его шапкой, как вдруг что-то привлекло к нему мое внимание. Девушку, как назло, прорвало болтать, и я никак не мог сосредоточиться на смутной мысли, мелькнувшей у меня в голове.

- ... совершенно сумасшедшие цены, но как красиво! - разливалась соловьем Полина, пока Трубин, слабо улыбаясь, высматривал официанта. - Нет, конечно, тот ресторан был не для рабочих, я понимаю...

Что-то не так с этим свертком. Вроде и бумага та же, и шпагат, и так же плотно упакован...

- ... но начальник на нас ничего не жалел, заказал все, что мы хотели...

А с чего я вообще взял, что сверток как-то изменился? Что именно заставляет так думать?..

Подошел официант, почти неотличимый от парня у входа, и протянул плотный листок меню. Его темные, остро отточенные глаза мгновенно обежали всех нас, остановились на Полине, скользнули по марлевому квадрату на моем лице, вернулись к Трубину:

- Трески сегодня нет.

Девушка продолжала говорить, и я понял, что она просто очень нервничает.

- Эрик, а ты был в ресторане?

- Что? - мне с трудом удалось оторваться от свертка. - Что ты говоришь?

- Я говорю, в ресторане был? Мой отец однажды спас начальника цеха, когда трубу с кипятком прорвало. И за это начальник отвел нас в ресторан на вокзале...

- Я - был, да... раньше.

- Что с вами? - Трубин внимательно посмотрел на меня. - Вам плохо? Голова болит? Что вы так странно глядите на свое одеяло, будто оно убежит?