Беловежская застава - [2]

«Обнажите головы! Здесь покоятся вечным сном герои Великой Отечественной войны — пулеметный расчет советских пограничников, сражавшихся против роты немецко-фашистских захватчиков 23 июня 1941 года. Вечная слава героям, погибшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!»

Капитан первым снял фуражку.

— Вы должны знать, — сказал он, — что мы по праву гордимся двумя безвестными героями, которые служили на нашей заставе.

Я глядел на капитана с завистью: он-то наверняка знает подробности и может поведать многое о том, что произошло 23 июня 1941 года вот здесь, на этом перекрестке. Меня волновала мысль: почему нет фамилий на обелиске.

Я подошел ближе к Волгину и тихо спросил его о судьбе безымянных героев. Мне казалось, что он знает о них больше, чем рассказал.

— Зайдете ко мне вечером, — сказал капитан, — поговорим.

После ужина я постучал в канцелярию. Капитан был один. Он вынул из ящика стола пожелтевшую газетную вырезку и подал ее мне. «Загадки великой войны», — прочел я заголовок.

«В могучем лесном массиве государственного заповедника — Беловежской пуще, раскинувшейся около границы Советского Союза, в западных областях Белоруссии, на развилке двух глухих проселков, есть скромная могила военных лет. Зеленый холмик увенчан простой деревянной пирамидой со звездочкой, какие ставили на могилах того времени. На жестяном прямоугольнике, прибитом к пирамиде, надгробная надпись, начинающаяся словами: «Обнажите головы!» И уже вдавившийся колесами в землю на могиле стоит пулемет «максим».

В этой могиле лежат два пограничника, в первые дни войны принявшие здесь, на дорожной развилке, неравный и смертельный бой с врагом. Видимо, они были оставлены прикрывать отход своих и свято выполнили приказ. Местные жители рассказывают, что бой у этой развилки шел почти целый день, пулемет стрелял, не умолкая, и больше роты фашистов нашли здесь свою смерть. Когда же пулеметчики погибли, немцы, говорят, не могли поверить своим глазам — они считали, что вели бой с крупным подразделением, а перед ними лежали тела двух храбрецов, из которых один, по словам крестьян, оказался совсем молоденьким, почти мальчиком. Даже враги были потрясены их стойкостью, героизмом, и, вырыв по одну сторону длинный ряд могил для своих убитых солдат, они по другую сторону похоронили двух советских героев и поставили на могиле пробитый пулями «максим». Все годы войны этот пулемет оберегали крестьяне соседних деревень и сохранили его до наших дней.

Никто не знал имен этих бойцов, никто не знал, откуда они. И поныне два героя Беловежской пущи остаются безымянными».

— Прочитали? — спросил капитан. — Ну как? Здорово написано, не правда ли?

— Написано-то здорово, да только плохо, что не до последней точки дошел писатель, а тут есть над чем подумать...

Раздался звонок, капитан взял трубку. Кто-то звонил из отряда. Я понял, что мне надо уходить.

Вышел в коридор и столкнулся с сержантом Викуловым, командиром нашего отделения.

— Что с вами, товарищ Горин?

— Вот прочитал заметку, думаю... — И показал ему вырезку из газеты. Он тут же прочитал «Загадки великой войны». — Кто же были эти герои? Надо, по-моему, написать в Москву, местных жителей расспросить. Может, что и прояснится...

Сержант внимательно посмотрел на меня:

— А вы, Горин, — голова!

Через две недели из Москвы пришел ответ. «Имена героев неизвестны». Значит, надо искать здесь.

А служба шла своим чередом. Я уже не один раз был на охране границы. Однажды мы несли службу с рядовым Порониным и вели наблюдение за вспаханной полосой. Просека утопала в дымке. Листья по-прежнему кружились в воздухе и ложились на полосу: осиновые — медными пятаками, березовые — рыжими волнушками, кленовые — горящими звездами, рябиновые — золотистой лесенкой. Я глядел и от души радовался листопаду. Хоть садись и пиши стихи!

На повороте Поронин подозвал меня.

— А ну, рядовой Горин, решай задачу... Следы видишь? Определи, чьи они, какой давности, направление и все прочее...

Следы сначала шли вдоль контрольно-следовой полосы, затем свернули резко налево и исчезли...

— Это пробежала белка, — сказал я и, не мигая, посмотрел на Поронина.

Он лукаво прищурился, спросил:

— А точнее?

— А точнее — ворона...

— Сам ты ворона, дурья голова. Никто тут не был, я вчера палкой наследил для проверки бдительности вот таких, как ты. Пусть, думаю, учатся... — И Поронин расхохотался, а у меня испортилось настроение.

Возле заставы меня встретил Ваня Гринчук. Он подбежал с письмом в руке и потребовал, чтобы я танцевал, но я наотрез отказался.

— Э, брат, ты вроде скис? — он заглянул мне в глаза, держа руки за спиной, но тут же протянул правую: — На уж, ладно...

Я взял письмо, и у меня сразу же отлегло от сердца. Письмо матери было сейчас для меня истинным спасением.

II

Сегодня после обеда сержант Викулов подозвал меня и сказал, что мы с ним идем на хутор к леснику Божко. Уверяли, что он был свидетелем знаменитого боя в Беловежской пуще и, быть может, сберег в памяти что-то важное о безвестных героях-пограничниках. До домика лесника хода было часа два, не меньше. Дорога вилась между деревьями. Я запрокидываю голову и вижу, как медленно качаются дремучие старые ели. Где-то наверху мелькнуло рыжее пламя. Это метнулась белка.