Белоснежный лайнер в другую жизнь - [7]

Катя знала, что отец ее владеет крупной сетью салонов связи, что он довольно-таки состоятельный человек, что их семья никогда и ни в чем не нуждалась, поэтому стремление Исабель сделаться его женой было понятно. Другое удивляло Катю: почему после смерти мамы в их доме стали появляться ее знакомые и родственники, которые после дежурного выражения соболезнования вежливо, приглушенными голосами просили отца вернуть мамины долги (а одна знакомая так вообще попросила вернуть какие-то розовые туфли). Как так могло случиться, что отец, который, как полагала Катя, был одинаково щедрым и к ней, Кате, и, само собой разумеется, к матери, мог допустить такое? Неужели его роман с Исабель обернулся для мамы не только самим фактом измены со всеми вытекающими из этого переживаниями, но и материальной блокадой? Иначе как объяснить эти долги? Отец молча отдавал деньги (туфли они с Катей так и не нашли, всю квартиру перерыли, он заплатил за них маминой знакомой сто долларов), стараясь при этом не смотреть в глаза кредиторам, испытывая стыд, возможно, и за них, не сумевших проявить терпение и такт, и за себя, заставившего жену влезать в эти самые непонятные долги… Мама работала в отделе рекламы там же, в головном офисе, у отца, и, вероятно, получала не такую уж и маленькую, если учитывать ее положение, зарплату… Или же отец стал платить ей меньше? Катя, при всем своем непонимании этой некрасивой и унизительной для всей семьи истории с мамиными долгами, никогда бы не опустилась до расспросов… Если отец захочет, то сам расскажет ей, быть может, даже признается в чем-то… Но время шло, в доме поселилась наглая и напористая, как танк, Исабель, а вопрос о маме, о той ее жизни, которой она жила перед своей смертью, повис в воздухе… Одно Катя знала точно: никому не было дела до нее самой… Отец встречался с Исабель, мама страдала от его измены и потихоньку сходила с ума от горя, а Катя… А Катя влюбилась во взрослого мужчину и не знала, как ей себя с ним вести… Сказать, что она изнемогала от любви к нему, это не сказать ничего – она умирала от любви, она не могла спокойно ни есть, ни спать, ни заканчивать школу… Все валилось из рук, а все мысли и чувства были направлены на Валеру. Даже звучание его имени казалось ей волшебным, удивительным, мелодичным, музыкальным, чудесным, эротичным… Это был высокий худощавый брюнет со впалыми щеками, красивыми темными глазами и большим ртом. От звука его голоса хотелось стонать, плакать… Катя не понимала, что с ней происходит. Ее томление выпивало из нее все силы.

Они познакомились случайно, на улице, он что-то спросил, она что-то ответила, и он предложил проводить ее до подъезда. Она нисколько не испугалась, да и как она могла испугаться мужчину, который смотрел на нее так, что она не помнила потом, как вообще доплелась до квартиры… Сердце ее билось где-то в горле, руки дрожали, а колени и вовсе ослабли… В мокрой ладони была зажата записка с номером его телефона. Но она-то знала, что никогда ему не позвонит. Просто не посмеет. Этот мужчина, она понимала это каким-то внутренним чувством, создан для того, чтобы любить других, более зрелых и красивых женщин. Ей же достаточно одного его взгляда, голоса… Она не сможет даже при всем желании любить его так, как он, вероятно, привык, как понимает любовь. Он лет на пятнадцать старше, если не больше. И дело даже не в крупных, мимического происхождения, морщинах в уголках глаз и на лбу, а во всем его облике и в той энергетике, которую она ощутила уже в первую встречу. Кате казалось, что ее кровь сворачивается от его взгляда, что она тает рядом с ним… А ведь они всего-то перекинулись несколькими фразами: «Ты здесь живешь?», «Хочешь, позвони, если что…», «Тебя как зовут-то, заяц?», «Продиктуй телефон, я запомню…»

Он разве что не погладил ее по голове, как маленькую…

А потом он позвонил. И еще раз, и еще… Они встречались, гуляли по Москве, он держал ее, опьяневшую от его присутствия, за руку, покупал мороженое… Она потом ночь напролет вспоминала каждое произнесенное им слово, каждый брошенный на нее взгляд, улыбку…

Первый раз он поцеловал ее в метро. Была ночь, на станции – ни души. Они сидели на скамейке в ожидании электрички, и вдруг Валера обнял ее, с силой прижал к себе и сначала поцеловал в висок, а потом… нежно так, осторожно, словно боясь испугать, – в щеку… Когда он целовал ее в губы, она задыхалась, ей не хватало воздуха, она умирала в его крепких сильных руках…

А потом была Опалиха…

6. Москва. Июнь 2005 г. М. Жемчужникова

Она не сразу поняла, что осталась совсем одна. Вернулась из больницы к себе, в пустую, пыльную, залитую солнцем квартиру и дрожащими руками взяла в руки телефон, положила на колени. Сердце колотилось, словно предчувствовало что-то нехорошее. Она знала, что между ними что-то произошло, между ней, Маргаритой Жемчужниковой, и Валерием. Какая-то недосказанность, непонимание чего-то очень важного. Не сразу подступило чувство, похожее на надежду: в больнице она его ненавидела и дала себе слово, что, как только выйдет, придет к нему, чтобы последний раз посмотреть на него, сказать все, что она пережила, и, конечно, забрать свои деньги. Ведь это из-за него она попала в больницу, ведь это его ребенка она потеряла! Для женщины это трагедия, для мужчины, особенно для такого, как Валерий, – освобождение от надвигающейся ответственности… Хотя он никогда не был ответственным, и ему было глубоко наплевать на этого ребенка. Когда он услышал о нем, то замолчал, надолго. Видимо, думала Маргарита, принимал решение. И принял. Забыть о нем, о ребенке, словно и не было этого разговора, словно Маргарита и не спрашивала – оставить его или нет. Был вечер, они сидели на диване и пили пиво. Все как обычно. По телевизору шел футбол, Маргарита откровенно скучала. Боялась, что скажет ему о своей беременности, а он не услышит из-за матча, отмахнется рукой, мол, не мешай. Грубость, с которой он обращался с ней, становилась привычной, и Маргарита внушала себе, что должна принимать своего возлюбленного таким, каков он есть. Хотя это было нелегко, но она работала над собой, находила какие-то доводы, убеждала себя в том, что под внешней грубостью скрывается его глубоко запрятанная и обращенная только к ней, к Маргарите, нежность и, быть может, даже любовь. Иначе зачем он вот уже два года с ней, почти каждую ночь проводит в ее постели, спит, крепко прижавшись к ней, как к близкому и родному человеку? Значит, она – лучше всех тех, кого он знал до встречи с ней и кого он видит и знает сейчас. Сознание этого подогревало ее чувство к нему, и она не ощущала себя одинокой, как прежде, когда не была знакома с Валерием. Мысль о том, что он просто использует ее, ей в голову не приходила. Маргарита воспринимала его как своего мужа хотя бы потому, что он строил с ней совместные планы, точнее, один-единственный план, связанный с большими деньгами, которые он скоро заработает и с помощью которых они вместе уедут в Америку. Вопрос, который он время от времени задавал ей, – «Ты дождешься меня, если меня посадят?» – воспринимался Маргаритой так же, как и другой, волнующий ее вопрос: «Ты любишь меня?», и ответ ее был всегда и неизменно один, весомый, переполненный любовью: да, да, да… И они оба знали, что она любит его и дождется его возвращения, куда бы ни забрасывала его судьба, что бы с ним ни случилось. Мужчинам непременно нужна такая женщина, как спасательный круг…