Белоснежка и семь апостолов - [46]

Андрей стал заинтересованно следить за моими манипуляциями, однако от разговора не отвлекся:

— Вот еще. Сами починят. Сейчас я их чуток припугну — сразу побегут за электриками.

В доказательство он сделал быстрое движение рукой, моргнул три раза по-совиному, и вместе с ним моргнул свет во всем помещении, а из телевизора посыпались искры.

Персонал сразу засуетился, да и посетители тоже, но мне уже не было до этого дела. Жидкость в стаканах потемнела и запахла.

— Ну, за встречу, что ли, — поднял свой стакан Андрей.

— Ага.

Стаканы динькнули. Коньяк, как и ожидалось, получился что надо. Судя по лицу Андрея, он был впечатлен.

— Эх, мне бы твой дар, — мечтательно произнес он, — а я пока свой никак к делу пристроить не могу. Все балуюсь, — Он моргнул еще раз.

— В магазине тоже баловался?

— Зачем? Нет, все по-честному, молния была самая настоящая. Не оказался бы я рядом — глядишь, и рванула бы, попортила казенное имущество, перепугала всех до обморока… Чистая случайность. Я их просто приручать наловчился. У нас дом стоит у высоковольтной линии, они там, — он ухмыльнулся, — гнезда вьют.

Я кивнул. И раньше доводилось слышать, что рядом с высоковольтными линиями шаровые молнии появляются чаще. Андрей продолжал:

— Мне бы, по-хорошему, податься в цирк. Выступать с номером «человек-электрочайник».

Екнуло в груди. Машинально прислушался: не сканит ли? Нет, все было спокойно. Или все-таки позвонить Дэну — пусть пришлет своих головорезов?..

— Ты, Артем, знаешь что — переколдуй-ка сразу всю бутылку. Так мне привычнее.

— Увидят, — возразил я, думая совсем не о коньяке.

— Давай-давай, не увидят, им до нас дела нет, я им еще поморгаю. — И поморгал, да так, что свет пропал на полминуты. За это время я превратил всю воду. Андрей нетерпеливо наплескал коньяк в стаканы.

— Мне бы очень, очень хотелось добраться до тех, кто это с нами делает, — сказал он зло. — Наплевать, кто они — бесы, люди или пришельцы.

— В смысле?

— В том смысле, что кому-то это надо, чтобы нормальные люди превращались в электрических маньяков или, — он качнул стаканом в мою сторону, — в ходячий ликеро-водочный завод. Знать бы еще зачем… — И опрокинул стакан, не дожидаясь меня и безо всякого тоста. Мне пришлось сделать то же самое, но я на ходу переколдовал коньяк обратно в воду — уже без пузырьков. Если он хочет надраться — это его личное дело; я — пас. Спортивный режим все-таки.

— А может, — вступил я, — это наверху над нами эксперименты ставят?

— Боженька-то? Вряд ли, да и не верю я в него.

— Я имел в виду государство, спецслужбы…

— Хрена с два. Я тебе скажу, что бы сделало государство, случись такая оказия, — я знаю, я человек системы. Оно не стало бы раздавать это направо и налево. Посвятили бы только нужных и проверенных. И использовали бы всем на благо — по плану и под контролем. Обязательно под контролем. Наливай. Без контроля мы имеем то, что имеем.

— И что же мы имеем?

— Тысячи таких, как мы с тобой, которые не знают, как с этим жить.

— Скольких из них ты знаешь? — осторожно спросил я.

— Немногих. Лично — немногих. Но достаточно, чтобы понять, что нас — целая армия и с каждым днем становится все больше. Снежный ком, понимаешь? И началось это, как мне кажется, около двух лет назад…

— Ты-то сам — давно?..

— Как раз два года будет. А ты?

— Чуть больше.

— Где подцепил эту заразу, знаешь?

— Ходил на психологические тренинги. Найти себя, и все такое… нашел вот.

— Что за тренинги?

— В институте был факультатив.

— В каком институте?

Что-то это начинало походить на допрос.

— Неважно.

— Очень даже важно. — Андрей налег грудью на стол. — Я их вычислить хочу, понимаешь?

— Ну, вычислишь, а дальше-то что? Полегчает?

Он снова откинулся на спинку стула и одарил меня тем самым взглядом, которым полчаса назад у кассы купил меня с потрохами.

— Я пошел с детьми в цирк. Триста лет никуда не ходили вместе, девчонки отца не видят месяцами — и тут пошли. Выбрались. «Праздник у ребят, ликует пионерия…» Представление было отменное — трюки, полеты, кошки дрессированные, япошка какой-то сам через себя руку просовывал! Девчонки мои визгом визжали. Младшая так прямо заболела: «Хочу таких же кисок, и купи мне, папочка, костюм Белоснежки!» Ага. Это я потом понял, кто они были, эти хреновы артисты. Много позже. Слишком поздно.

В баре было шумно, но я в это время слышал только его голос и удары собственного сердца.

— Сначала началось у меня. Я стал видеть электричество. Думал — галлюцинации на нервной почве. Ходил по врачам… да что они могут, эти врачи?.. Я видел его везде: под землей, в стенах, на одежде. Разное напряжение — разный цвет. И градации цвета становятся все тоньше и тоньше… И никуда от этого не денешься; все, что вокруг, — это огромный круговорот энергий. Как тебе? Давай еще по одной. Ага. И наконец, когда ты понимаешь, что видишь все эти цепи, эти токи, однажды приходит в голову мысль замкнуть их, заставить потечь туда, куда тебе нужно. Во как. И столько сразу появляется соблазнов — а-а, тебе ли не знать…

Он взял передышку. Молча чокнулся со мной и влил в себя еще порцию коньяку.

— Потом… Потом однажды вернулся домой, а ко мне бросается Маришка — младшая моя: «Папа, папа, смотри, как я могу!» Вот клянусь тебе, в тот же миг понял, о чем она. Сердце (он гулко стукнул себя кулаком в грудь) оборвалось! Она куклу бросила на пол и поманила к себе пальчиком — вот так. И кукла поднялась и повисла в воздухе, а потом притянулась к ее рукам. Я ее взял за плечики и говорю: «Никогда — слышишь? — никогда и никому, кроме меня, это не показывай, поняла? Пусть будет у нас с тобой секрет!» Она, конечно, в рев… Вот теперь и слежу за ней, где бы чего не выкинула… — Он опять сделал паузу, собираясь с мыслями. — Потом и старшая… Проснулись ночью от крика, побежали в комнату к девочкам. Маришка, насмерть перепуганная, сидит в своей кровати, сжалась вся, а Наська висит под потолком, волосы распущены, глаза горят — прямо панночка из «Вия». Тут и жена хлоп в обморок.