Белорусы: нация Пограничья - [84]

— Каму харошы, каму плахі, усім не ўгадзіш (B04M.Len.MPM/NS.0S);

— Быў падусі бочкі гвоздзь, i для партызанаў, i для паліцаяў (B04M.Abr. Jad/NS.OS).

В воспоминаниях о партизанах очень часто возникали также «полицейская тема». Анализ устных воспоминаний жителей белорусско-российского Пограничья позволяет утверждать, что образ полицейского не имеет однозначной характеристики. Люди припоминали разные пути и разные причины, которые приводили односельчан в полицию. В частности, в полиции можно было оказаться в результате немецкой мобилизации (забіралі сілай, каб у партизаны не пайшлі). Иные пошли добровольно, рассчитывая на материальные выгоды (бивала прыдуць, i што хочуць адбяруць). Но обычно оценка полиции также зависела от отношения последней к сельчанам:

— Як яны аднасілісь да народу, так i народ — да ix (B04M.Hryw.MZS/ NS.OS).

Безусловно, записанные устные воспоминания не дают оснований для широких обощений на тему отношения партизан к населению белорусских деревень. Но они однозначно опровергают тезис советской пропаганды о «всенародной поддержке» партизанского движения и заставляют усомниться в выводах уже современных историков, что «в абсолютном большинстве взаимоотношения партизан и местного населения были чрезвычайно благородными» [26].

Собранные материалы подтверждают выводы немецкого историка Бернгарда Кьяри, который на основании изучения документов оккупационной администрации утверждал, что партизан часто боялись больше, чем немецких карательных акций. Тем более что партизаны действительно составляли «черные списки» так называемых предателей, которые подлежали расстрелу на месте [27].

Упомянутый немецкий историк сравнил белорусское общество во время войны с группой людей на плоту, которых уносит могучий поток. Плот несет через пороги и водопады, он постепенно разрушается. Каждый стремится выжить. Кто-то цепляется за бревна плота, другие бросаются в воду, чтобы доплыть до берега. Некоторые сталкивают своих товарищей по несчастью, чтобы облегчить плот. Отчаяние подталкивает к действиям тех, кто потерял всякую надежду... [28]

В картине, нарисованной немецким исследователем, отсутствуют люди, которые пытались бы спасать не только свою жизнь, но и жизнь иных людей на плоту... Конечно, этот образ можно проигнорировать, отмахнуться, что это немецкое понимание нашей истории, основанное исключительно на немецких документах. Но стоит задуматься, почему так часто жители «лесных деревень» подчеркивали, что свае былі худшыя, что ад сваіх найболыи i нацярпеліся. Даже сегодня многих жителей белорусских деревень (особенно мужчин), людей преклонного возраста, трудно разговорить на тему партизан. Они будто бы все еще боятся...

Большой интерес представляют также ответы на вопросы, которые касались послевоенных партизанских формирований, что вели борьбу против советской власти. Воспоминания были записаны в деревнях Сопоцкинского поселкового совета (2002). Отношение людей к этим партизанам не зависело от национальности последних. Партизаны делились на «хороших» и «плохих» (или «партизан» и «бандитов») в зависимости от того, грабили они людей или нет:

— Прыходзілі партызаны. Хацелі забраць парася, але забралі карову. Яны ваявалі так: удзень спяць, a ўначы прыходзяць у вёску i патрабуюць сала (житель д. Радзивилки, 1928 г.р., АС.2002);

— У нас добрых партызанаў не было. Адныя бандыты былі, а не партызаны (жительница д. Асташа, 1925 г.р., АС.2002).

Только однажды прозвучало слово «наши», но это местоимение и в этом случае не означало симпатии респондента к партизанам:

— Партызаны былі рускія i наши польскія. Рускія не рабавалі магазіны. Яны казалі: «Дайце нам столькі, каб мы маглі жыць». A польскія самі ўсё забіралі.

Респондентка признала, что наиболее страшно было после войны:

— Пасля адыходу немцаў тут такое жахлівае пачалося бандыцтва. Людзей у хатах забівалі (жительница д. Шинковцы, 1920 г.р., АС.2002).

Следует отметить почти постоянное употребление слова «бандиты» в отношении послевоенных партизан. Все без исключения респонденты негативно оценивали деятельность партизанских груп после войны. И это несмотря на то, что основную массу партизан в околицах Сопоцкино и Поречья составляло местное польское население, которое боролось за возвращение польской государственности:

— Пасля вайны былі групы, якія хацелі Польшчу адваяваць. Хадзілі да 1950 г. Удзень працавалі, a ўначы ішлі ў лес i ваявалі. Кралі, забіралі кабаноў (житель д. Василевичи, 1914 г.р., АС.2002);

— Партызаны пасля вайны хацелі скінуць Савецкую ўладу i вярнуць Польшчу (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2002);

— Пасля вайны партызанаў ужо не было, былі толькі бандыты [...] Людзі баяліся тых бандытаў. Яны шмат каго забілі [...] Называлі ix «сжуцай боты». У вашу людзі так не баяліся, як пасля яе (жительница д. Василевичи, 1920 г.р., АС.2002);

— Партызаны-бандыты тут былі пасля вайны. Толькі людзей рабавалі. Зайдуцьухату i ўсё забіраюць. Потым Саветы ўсіх пералавілі i судзілі (житель д. Селивановцы, 1922 г.р., АС.2002);

— Былі ў нас тутэйшыя партызаны з Літвы. Яны нічога добрага не зрабілі, толькі ўсё забіралі ў людзей i крычалі «Зжуцай боты» (житель д. Селивановцы, 1925 г.р., АС.2002);