Белорусы: нация Пограничья - [83]

На вопрос, почему она сама не пошла в партизаны, прозвучал красноречивый ответ: «Я што зарабіла, то i з'ем. Чужога хлеба не ела. Якая ж з мяне партызанка?!» (АС.2004).

Очень часто сельчанам было сложно отличить партизан от бандитов. Как повторяли в д. Машково: лес — бес, хто ix разбярэ, усякія хадзілі (АС.2004). Кроме того, в ответах чувствовался своеобразный крестьянский менталитет с распространенной нормой: Мая хата з краю... Часто встречалось мнение, что ў партизаны i паліцаі разумныя не пайшлі (АС.2004). Люди говорили также об отсутствии помощи со стороны партизан. Один из респондентов на вопрос, помогали ли вам партизаны, ответил: «На што мы ім? Абуза!» (АС.2004).

«Чужими» (синонимы — дзействіцельныя, за ўласць, справядлівыя, настаяшчыя) называли диверсионные отряды и окруженцев, которые действовали в немецком тылу. Люди говорили о хорошем вооружении, о военной форме и утверждали, что они воевали за Родину. Только однажды прозвучала негативная оценка «чужих»:

— Чужыя былі гэтыя парцізаны. Яны спачатку забіралі хлопцаў маладых, мужчын да сябе насільна, а потым выгнали «Нам самім няма чаго есці, а вы тут чаго шляецесяі» Якія ж гэта парцізаны! Былі ў нас парцізаны плахія (жительница д. Тушевая, 1925 г.р., АС.2004).

Очень опасным было то, что на партизанские действия оккупанты отвечали карательными акциями, направленными преимущественно на мирное население белорусских деревень. Резкие оценки партизан прозвучали, например, в «партизанской» деревне Тушевая Городокского района. Расстрел всего мужского населения деревни и ее сожжение было наказанием за убийство партизанами немецкого солдата.

О немецких репрессиях в ответ на действия партизан говорили во многих деревнях восточного Пограничья Беларуси:

— [...] Яны Возкі спалілі, а патом Вольску спалілі, разам з людзьмі спалілі [...] Спальвалі вёскі немцы. А чаго? Парцізаны падарвалі браніпоезд (жительница д. Александровка, 1928 г.р., АС.2004).

Насилие со стороны партизан, сожжение деревень карателями создавали атмосферу настоящего апокалипсиса. Жители деревень Слонимского района припомнили возрождение архаических способов спасения деревни и ее жителей:

— ...А тутука за ноч (я яшчэ малая была) мужчина храсты пастаўлялі чатыры, а бабы напралі-наткалі чатыры ручнікі, выткалі, дзярэўню ўсю аснавалі три разы ніцьмі. У суботу — нядзельку хадзілі, маліліся, спявалі... (жительница д. Нагуевичи, 1934 г.р., АС.2005).

— ...Усё рабілі за адну ноч. Мужыкі храсты зрабілі, а жэншчыны напралі таго льну, наткалі палацэнца i ўсю дзярэўню абвялі тры разы ніткамі.

Як веска начынаецца i задамі ішлі-ішлі i нітку цягнулі. Гэта аберагала ўсю дзярэўню. Эта ўсе людзі рабілі самі ад сабе. Ніхто не спаў. I дзеці нават хадзілі. Рабіліўсё па-прастому. І ўсё зносілі жэншчыны, хто што, хто што. Адна прадзе, другае тчэ, трэцяя снуе, чацвёртае — тое робіць. Ткалі ў Мілашкі. I Каліноўскі нешта рабіў. Пралі ў яго. У двух хатах ткалі, бо чатыры ручнікі ніза што не выткалі б (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005).

— ...Як сталі ўжэ немцы выбіваць i сёла паліць, то за ноч храсты пастаўлялі, іручнікоў наткалі, i вячэру зрабілі. Цэлы дзень пасцілі, нічаво не елі, а вечарам трохі поснага паелі. Збіраліся эта рабіць у адной хаце. Рабілі гэта, кабБог спас сяло. Каблюдзі засталіся.... (жительница д. Загритьково, 1922 г.р., АС.2005).

— ...У вайну хадзілі па дзярэўне, храсты стаўлялі... У ночы мужчыны храсты пастаўлялі. I там ля кладбішчаў у нас дарога была. I там пастаўлялі. А бабы сабраліся, і ў насручнікі ткаліўночы, напралі i ткалі... І ўжэ павесілі, каб напроціў вайны. За адну ноч усё гэта рабілі. Ніхто не спаў. Сабраліся ў адзін дом. А гэтак хадзілі вечарамі пад крыжы ды ўсё маліліся. Такое адзін раз было. Так згаварыліся. Сабраліся бабы ткаць ручнікі, а мужчыны храсты ставілі. Я прала ў тую ноч. Ці дапамагло, Бог яго знае? Засталася дзярэўня (жительница д. Загритьково, 1928 г.р., АС.2005).

Эти архаические обряды («абудзённікі») свидетельствовали об исчезновении последних надежд на «своих», на человеческую помощь. У «абудзённіках» проявилась вся сила «традиционного общества», которое внешне разрушалось под давлением эпохи модерна, но продолжало жить как миф, интуиция, вера. Нерациональное восприятие мира «прорастало» через рационализм модерна.

Если существование партизан было связано с наличием лесов, то старосты и полиция — это повсеместное явление. Старосты обычно были «своими» (часто до войны они занимали должности председателей колхозов) (B04M.KKW/AS). Старост выбирало как местное население, так и назначали немцы из мужчин, что оставались в деревне. Часто это были инвалиды или, как заявили в д. Гривец (Маслаковский сельский совет), «обычные нетрудоспособные» (B04M.Hryw.MZS/NS.0S). Оценка деятельности старосты полностью зависела от характера взаимоотношений, которые сложились между ним и деревней. Встречался как позитивный образ спасителя (Праз яго мы выжылі), так и негативный образ (Баяліся слова сказаць, каб незабіў). Старост в отличие от полиции не всегда отождествляли с немцами. Часто припоминали, что он отвечал за хозяйство...