Беломорско-Балтийский канал имени Сталина - [35]

Земство осаждали разные прожектеры, надеявшиеся с его помощью, собрав деньги с акционеров, смыться. Проекты у них были самые заманчивые: один например предлагал построить конку от Повенца до Кеми. Но земство решило само выступить в роли капиталиста и строить канал своими средствами. Канал при этом играл второстепенную роль: он был хорошим предлогом. На его осуществление особенных надежд не возлагалось. Земцы были скромней: они больше рассчитывали хорошо поднажиться на подрядах при постройке канала, чем выиграть от самого канала.

Но против земцев выступил предприимчивый капиталист Губонин, наживший крупное состояние на разного рода стройках. Аппетиты у Губонина были соответствующие. За постройку канала он просил монопольное право на эксплоатацию 500 тысяч десятин строевого леса. В борьбе с земством Губонин наверное победил бы. Но пока они дрались, против обоих противников составился могущественный блок. Купец Беляев, почти монопольный съемщик казенных лесов от Кеми до Петрозаводска, державший в руках все местное крестьянство и вовсе не желавший губонинской конкуренции, соединился с московским капиталистом, хлопотавшим о постройке железной дороги из Ярославля в Архангельск. Они инспирировали кампанию в петербургской прессе против «фантастического канала».

Земство довольно наивно отвечало солидными научными трудами о выгодах канала. Труд под редакцией профессора Н. А. Крылова был напечатан в Петрозаводске и вряд ли прочитан кем следует. В результате всего этого в 1895 году Николай Второй, разрешая постройку Архангельской дороги, одновременно отставил все проекты канала впредь до разрешения вопроса о другом, только что всплывшем проекте Мурманской железной дороги.

Так соединенными силами капиталистической анархии и капиталистической организации был провален проект Беломорско-балтийского канала: пока одни капиталисты дрались за то, кому наживаться на постройке его, другие, более сильные, соединились, чтобы его провалить в интересах монополии «счастливых обладателей» на месте и в интересах монополии центра — Москвы. А правительство, бессильное отрешиться от конкурирующих интересов, отделалось от канала ссылкой на железную дорогу, которую оно и не могло и не собиралось построить и построило под конец, только схваченное за горло империалистической войной.

Но была еще одна причина, почему все проекты проваливались: Беломорское побережье было слишком слабо связано с центром, слишком мало заинтересовано в связи с ним. Купеческий сын Федор Антонов, возивший рыбу из Сороки в Петербург не только зимой, но и летом и тем возбудивший изумление своих петербургских контрагентов, был одиночкой. Архангельская буржуазия была больше заинтересована в связи с Англией, чем с Петербургом. Архангельская губерния была внешним рынком для Англии, не будучи внутренним рынком для России. Крымская война, когда английский флот разгуливал вдоль всего северного побережья и оккупировал Соловки, очень чувствительно напомнила о том, что Архангельск ближе к Лондону, чем к Москве и Петербургу. Сразу после крымской войны архангельский губернатор от имени купеческого «населения» вверенного ему края ходатайствовал перед царем о постройке канала, но «население» благоразумно воздержалось. В том, чтобы сделать Архангельск внутренним рынком для России, была заинтересована Россия. Пусть «Россия» и платит, а не архангельское «население». Под конец через сорок лет после крымской войны «России» хватило на то, чтобы связаться с Архангельском железной дорогой. Но на большее не хватило. Пока Россия существовала, она оставалась системой центра и колониальных окраин, связанных с центром и не связанных между собой. Чтобы эта система превратилась в подлинно экономический организм, в котором все клетки связаны между собой, России надо было исчезнуть, оставив место Советскому союзу, строителю Турксиба и ББВП.

Первая поездка в лагеря

Берман начал работать в ГУЛАГе. Все было навыворот. Люди, окружавшие Бермана, носили на груди значки почетного чекиста.

Но что они делали? Они способны были часами сидеть за выкладками фест-метров леса какой-нибудь олонецкой делянки. Обдумывали лучший способ кладки кирпича для саманных построек. Радовались тому, что достали полный комплект ватных телогреек для партии, уходящей на Печору. Нервничали, что в Нарым до сих пор не заслали семена льна, нужные для посева.

Ладно, пусть телогрейки и даже валенки — мы вовсе не собираемся кулаков замораживать. Но вот приходит Рапопорт и с большим удовольствием говорит:

— Наконец-то я заполучил для УСААГа пилы и топоры.

— Вот чего им действительно не хватало — топоров! Мало они посекли нашего брата.

Так прошел первый месяц.

В ГУЛАГ вызывали одного за другим чекистов. Все это были хорошие ребята, и с ними велся примерно такой разговор:

— Вот тебе тысяча здоровых людей. Они осуждены советской властью на различные сроки, и с этими людьми ты должен создать дело.

— Позволь, а где же охрана?

— Охрану ты сформируешь на месте. Сам отберешь из бытовиков.

— Хорошо, но что я понимаю в нефти?

— Возьми себе в помощники заключенного, инженера Духановича.