Белогвардейцы на Балканах - [30]

Было уже далеко за полночь, когда меня разбудил голос Кедрина:

— Миш! Мишка! Да проснись же, наконец, колода!

— А какого черта? — пробормотал я. — Дождь начался, что ли?

— Дождя нет, небо чистое. Но вот высунь-ка башку из-под одеяла и послушай.

Я приподнялся на локте и прислушался. К нам быстро приближался какой-то нарастающий шум, похожий на топот бегущей толпы.

— Что за дьявольщина? Будто сюда бежит целая рота солдат!

— Откуда им тут взяться? Эточто-то другое.

— Да, но что? Может быть, подземный шум, и сейчас начнется землетрясение? Надо бы разбудить ребят, — промолвил Кедрин, и в ту же минуту мы увидели, что из темноты на нас катится какой-то бесформенный серый вал.

— Эй,народ! — заорал я во все горло, вскакивая на ноги. — Просыпайся живее и драпай!

— В чем дело? От кого драпать? — раздались голоса.

— А черт его знает...

Больше я ничего не успел добавить, так как в этовремя вал, оказавшийся огромным стадом чем-то перепуганных овец, налетел на нас. Я и все те, кто успел выскочить из постелей, мгновенно были сбиты с ног и сочли за лучшее лежать неподвижно, уткнувшись носами в землю и закрывая руками головы, до тех пор, пока овечьи копыта не перестали барабанить по нашим спинам.

— Ну как, все живы? — спросил я, поднимаясь на ноги.

Жертв среди нас не оказалось — если не считать того, что Кедрину слегка оттоптали ухо, — все были целы и невредимы, отделавшись легким массажем. Некоторые даже не успели вовремя проснуться и только теперь начали понимать, что произошло. Смирнов успел схватить за ногу одну из топтавших его овец и яростно тузил ее кулаком по спине; незадачливая овца, не столько от боли, как от испуга, отчаянно орала под аккомпанемент наших дружных проклятий, которые, впрочем, скоро сменились смехом.

Самым неприятным последствием этого налета было то, что овцы посеяли у нас в лагере изрядное количество блох, которые испортили нам остаток ночи.

Разбуженный чьей-то изощренной руганью, я высунул голову из-под одеяла и огляделся. Уже рассвело, вокруг нас стелился белесый туман, а посреди поляны в нижнем белье стоял Смирнов и, потрясая кулаками, весьма красочно и прямолинейно выражал свое недовольство Болгарией, царем Борисом и всеми его министрами, дирекцией калутеровского завода, овцами, клопами, блохами и в особенности почему-то собаками.

— Вот чертов будильник, когда же у тебя завод кончится? — садясь на своей постели, спросил хорунжий Крылов116, вместе со мной и Смирновым составлявший дружную и почти неразлучную конно-артиллерийскую тройку. Будучи по рождению казаком, он взял вакансию в Донскую артиллерию, но, как и все мы, был оставлен при Сергиевском артиллерийском училище. — А в чем все-таки дело? — полюбопытствовал он.

Дело оказалось в том, что у Смирнова, а также почти у всех остальных, пастушьи собаки повытаскивали из-под голов сумки, в которых, вместе с умывальными принадлежностями, хранились хлеб и брынза для утреннего завтрака — мы их прихватили с собой, чтобы спасти от изобиловавших в бараке крыс. Теперь эти сумки, разгрызенные и опустошенные, валялись вокруг нас в поле. У Крылова, бывшего большим эстетом, собаки сожрали даже кусок душистого мыла, а у Кедрина — деревянную коробочку с цинковой мазью.

— Вот же проклятущая болгарская зоология! — возмущался последний. — Такого даже у Брэма не найдешь — овцы топчутся по ушам, а собаки питаются медикаментами!

Через несколько дней к этим прелестям ночевок на лоне природы прибавилась еще одна, рке более серьезная: в постель одного из кубанцев заползла сколопендра и его укусила. Укус этой твари очень опасен, нередко даже смертелен, особенно к концу лета, когда она нагуляет силу. Положение осложнялось тем, что до ближайшего врача или аптеки было пятнадцать километров и ночью отвезти туда пострадавшего не было никакой возможности. Пришлось действовать самим: мы выдавили ему из раны много крови, а затем прижгли ее раскаленным гвоздем, дав предварительно вместо анестезии чайный стакан крепкой сливовицы. Утром отправили в город, и все окончилось благополучно.

После этого случая клопиные акции сильно поднялись, и количество “дачников” заметно уменьшилось — из двух зол публика выбирала меньшее.

Продолжение.

Примечания

81 Каратеев Михаил Дмитриевич, р. в 1904 г. Кадет Полтавского кадетского корпуса (окончил в 1919 г.). В Добровольческой армии и ВСЮР; с весны 1920 г. на эсминце “Беспокойный”. Георгиевский крест 4-й ст. В эмиграции в Югославии и Болгарии. Окончил Крымский кадетский корпус (1921), Сергиевское артиллерийское училище (1923), университет. Подпоручик конной артиллерии. Писатель, автор исторических романов, к 1967 г. Сотрудник журнала “Военная Быль”. Умер 24 октября 1978 г. в Лас-Тоскас, Монтевидео (Уругвай).

82 Впервые опубликовано: Каратеев М. Белогвардейцы на Балканах. Буэнос-Айрес, 1977.

83 Навроцкий Николай Яковлевич, р. в 1869 г. В службе с 1887 г., офицером с 1889 г. Полковник, воспитатель Суворовского кадетского корпуса. С 1918 г. в гетманской армии; 17 ноября 1918 г. назначен командиром роты Одесского кадетского корпуса. В Добровольческой армии и ВСЮР до начала 1920 г. на той же должности. Эвакуирован в Югославию; в эмиграции там же, с марта 1920 г. по 1 августа 1932 г. библиотекарь Первого Русского кадетского корпуса.