Белое станет черным - [25]

– Почему вы не носите бороду? – спросила Марго. – Священники должны носить бороду.

– Я не священник, я дьякон, – усмехнувшись, ответил отец Андрей. – Это во-первых. А во-вторых, борода мне просто не идет.

– Вы так следите за своей внешностью, будто вы не дьякон, а киноактер, – насмешливо произнесла Марго. – Всегда чистые волосы, выбритые щеки, дорогой парфюм. И этот ваш загар… Интересно, он у вас настоящий?

– У вас что, сегодня плохое настроение? – спокойно осведомился отец Андрей.

Марго покачала головой:

– Нет. Просто перебрала вчера портвейна.

– Случается, – сказал отец Андрей. Помолчал и неохотно разъяснил: – Выглядеть опрятно – это не грех. А смуглая кожа у меня от моих предков – татарских князей.

Марго улыбнулась.

– Ладно, не оправдывайтесь, я просто пошутила. Закажете себе кофе?

– Спасибо, уже заказал. Итак, что вы «нарыли»?

– Кое-что нарыла. К примеру, вы знаете, что поэму «Про это» Маяковский написал во время вынужденной ссылки? У них там произошел скандал. До конца не понятно, но версия Лили такова: во время поездки в Берлин Маяковский все время играл в карты. А когда он вернулся в Москву, выступил перед публикой в Политехническом музее и, рассказывая о Берлине, присвоил себе чужие воспоминания.

– Врал, в общем, – сказал отец Андрей.

Марго кивнула:

– Как сивый мерин. Лиля была в зале и все слышала. Дома она устроила Маяковскому скандал. Обвинила его в том, что он опустился, превратился в мещанина, пьет чай с вареньем пять раз на дню и все такое. В общем, констатировала, что их всех – ее, ее мужа Осипа Брика, поэта Маяковского – намертво и беспощадно засосал быт.

– Не вижу ничего ужасного в чае с вареньем, – заметил дьякон.

– Вы не видите, а вот Лиля сумела разглядеть. А может, чай им поставляли прямо из Индии, а варенье, которое уплетал Маяковский, было сделано из лепестков роз!

– Вам виднее, – сказал отец Андрей, закуривая.

Марго удивленно уставилась на сигарету.

– Вы же бросили, – сказала она.

– Бросил, – кивнул дьякон. – И продержался ровно два месяца. Потом сломался.

– Случайно не в тот самый день, когда получили это? – Марго показала пальцем на шрамик на левом виске дьякона.

– Ваша проницательность не знает границ, – сказал отец Андрей.

Марго кивнула и произнесла без тени усмешки:

– Ясно. Значит, ваша монашка сперва избила вас кадилом, а потом, когда вы лежали на полу беспомощный, вставила вам в рот сигарету и заставила курить. Всегда недолюбливала монашек.

Отец Андрей нахмурился и хотел что-то сказать, но в этот момент к столику подошел официант и поставил перед ним кофе. К тому моменту, как он ушел, дьякон немного успокоился.

– Вернемся к Маяковскому, – сказал он. – Если, конечно, вы все еще хотите найти клад.

– Ну, если тема монашек вызывает у вас столь негативные эмоции…

– Марго, – с упреком сказал дьякон.

– Ладно, ладно, шучу. Итак, «кошечка» Лиля Брик и «щен» Маяковский поссорились 28 декабря 1922 года. Лиля предложила поэту расстаться месяца на два, чтобы поостыть да подумать. Маяковский снял с вешалки пальто и сказал: «Тогда какого черта тянуть? Я уйду прямо сейчас. Сегодня 28 декабря. Значит, 28 февраля увидимся». Сделал тете Лиле ручкой и захлопнул за собой дверь.

– Вы так правдоподобно описываете, словно сами там были, – сказал дьякон.

Марго пожала плечами.

– Да тут и описывать нечего. Сцена, известная любой женщине. Называется «любимый решил показать норов». Да только в тот же вечер от норова Маяковского не осталось и следа. Он стал проситься обратно, но Лиля его не пустила. Сказала: «Два месяца – значит, два месяца. Я тебя за язык не тянула». Что-то вроде этого.

– О, эти строгие, холодные женщины, – усмехнулся отец Андрей. – Им любая разлука по плечу. Готовы сносить ее годами, лишь бы доказать свою правоту.

Марго небрежно дернула острым плечом.

– Что делать, с вами иначе нельзя. Один раз дашь слабину, и сядете на шею. – Она взяла ложечку и задумчиво помешала остатки кофе. Потом подняла на дьякона глаза и сказала: – А вообще… знаете, что я обо всем этом думаю?

– Что?

– Что повод для разлуки высосан из пальца. Тут было что-то еще. Маяковский в письмах постоянно просит у Лили прощенье. За что, спрашивается? Не за чай же с вареньем? И еще – он ревнует. Дико ревнует. Но к кому?

– Может быть, к мужу Лили – Осипу Брику?

Марго нетерпеливо махнула ложкой так, что брызги с ложки полетели дьякону на рясу, но даже не заметила этого.

– Нет, – решительно сказала она, – это чепуха. Они жили втроем много лет. Маяковский не видел в такой жизни ничего хорошего, но Лиле она нравилась, и он смирился. Знаете, что он о них писал?

– О семействе Бриков?

– Ну да! Он писал… Погодите, сейчас найду… – Марго переворошила бумажки, нашла нужную и выдала:

Если вдруг прокрасться к двери спаленной,

перекрестить над вами стеганье одеялово,

знаю – запахнет шерстью паленной,

и серой издымится мясо дьявола!

– Да тут каждая строчка пахнет ревностью, – сказал отец Андрей.

– А я и не спорю. Но эта ревность была привычной. Как бы закостеневшей. Как затянувшаяся рана. Ну, вот как шрамик, которым вас наградила ваша монаш…

– Марго, – нахмурился дьякон.

– Простите, – сказала Марго невинным голосом. – Так вот, батюшка, ревность к Осипу Брику у Маяковского была притупленной, застарелой, а тут появилось что-то свежее. Думаю, Маяковский из-за чего-то… вернее, из-за кого-то вспылил. Ну, и наговорил Лиле кучу гадостей, как делают все мужики, когда им вожжа под хвост попадет. А потом раскаялся и стал вымаливать прощение, как нашкодивший щенок. Что опять-таки свойственно всему мужскому полу.