Белое Критши - [5]

- Я стал медиумом почти в восемнадцать лет. Даже Млинес, с её-то силами, не слышала во мне твоих отголосков. Как ты это объяснишь?

- Ты был для неё загадкой. Она не слышала тебе духа вовсе, что было странно, поскольку ты монах и владеешь магией сияния. Она не видела меня, равно как и не видела в твоем друге духа феникса. Мы дремали, Амит. Феникс пробудился, лишь когда твой друг расстался с жизнью, и тогда даже и мы с тобой стали его чувствовать. Что до меня... Тот приказ вытолкнул меня из вашего сознания. А затем вы сами построили в своей душе целый лабиринт, который я должен был пройти, чтобы вновь с вами заговорить. Те четыре года, хозяин, что вас тренировала Млинес - это были всего лишь мои попытки обойти защиту вашего разума, травмированного после слияния родных.

Что за... Сложность. Быть медиумом - сложно. Да, все было бы куда проще, помри я тогда летом от припадка. Не было бы той комы, в которой я провел всё лето вместо того, чтобы тренироваться и догонять Стижиана, и брат с сестрой были бы живы. Отец бы нынче не лежал в небольшом заведении для душевно больных. У дома Лоури были бы достойные отпрыски. Все было бы куда лучше.

- Неужели может быть кто-то, достойнее и сильнее вас? Вы одарены необычайной силой! - В голосе Фузу я отчетливо слышал нотки обиды.

- Зачем мне такая сила, если я не могу её контролировать? И не могу применять, когда мне это действительно нужно?

Сколько времени прошло в реальном мире, пока мы здесь с моим пернатым другом вели разговоры? Час? Сомневаюсь. А вот неделя - очень может быть. Я бесполезен, я - обуза, в моменты, когда моим друзьям и мастерам нужна настоящая помощь, нужны ответы. Ответы, которые медиум может дать, но во мне нет силы, чтобы дать приказ Фузу и увидеть всё, что хотелось бы.

- Ваша наставница многому вас научила. Слышать, повелевать, в том числе и мной. Однако само обучение было более чем скудным. Она давала вам практиковаться, но не научила одному: верить в свои силы, как бы тривиально это не звучало. Вы можете повелевать мною. Вы можете всё, но боитесь экспериментировать. Что это за глупости: "не задеть чувства духа"? Вам нужно командовать: четко, ясно, а главное: четко осознавать, что делать, и что вам нужно.

Спасибо за тонну расплывчатых слов. Мне легче не стало. Ну вот, я точно хочу знать, не угрожает ли что сейчас Таэтэлу. Вот хочу, и? Хочу знать, нет ли поблизости инквизиторов, демонов или ещё каких тварей, которые могут напасть на Стижиана пока тот ослаблен, как и все, кто рядом с ним. Хочу, и?

- Такое же расплывчатое желание, но...

Мое дыхание наконец выровнялось, а тело пронзил приятный холодок, глушащий слабость. Я приподнялся, с трудом выпрямляя спину, и, держась за шею Фузу, посмотрел вперед, в сторону, откуда каких-то пару минут назад слышался шум прибоя.

О Богиня...

Я видел... лес. Увидев его единожды, уже ни с чем нельзя его спутать. Это был тот самый Проклятый лес: сгусток неопределенной материи, не подпускающей к себе никого. Древняя аномалия, над загадками которой веками бились умнейшие из монахов и магов. Тёмный лес, только чёрные и зеленые краски, словно бы нанесенные грубыми мазками: магическая дымка над и под ним была столь сильна, что преломляла свет и размывала видимость.

Образ леса словно бы витал там, вдали, где некогда был горизонт, у которого сливались море с небом. Ближе ко мне двигались повозки, с погруженными на них гигантскими клетками, в которых можно было перевозить диких животных.

В нем были дети. Измученные, голодные, с тусклым взглядом или с вовсе закатанными глазами. Несколько десятков клеток, с прикрепленными к ним тут и там кристаллами рьюджи.

Их сопровождали инквизиторы. Не много, может, человек пятьдесят. Сами они выглядели не намного лучше магов, но держались на ногах лишь за счет того, что на шее каждого из них свисал постепенно истощающийся риджи.

"Сжечь" - слышались отголоски их мыслей - "сжечь скверну. Сжечь дотла".

Варанья принесла кувшин теплой воды на второй этаж разваливающегося на глазах дома и тихо открыла вторую из двух имеющихся в нём комнат. На полу, на тонкой, проеденной годами и молью подстилке, лежал беловолосый, до дурноты бледный и тощий мужчина. Всё его тело покрывала тонкая плёнка зеленоватого прозрачного масла, которое, по словам господ-монахов, помогает истощённому телу восстановиться. И действительно, прошло каких-то восемь дней как его, еле живого, приволокли сюда, а рваные раны и даже застарелые шрамы уже стали затягиваться и рассасываться.

Каждые два часа, по просьбе монахов, девушка заходила в эту комнату, брала лежащее у неё в кармане перо и подводила его к лицу мужчины, чтобы проверить, дышит ли тот. Но в этот раз это было ненужно: его грудь медленно вздымалась и опускалась, а руки, целую неделю лежавшие вдоль туловища, оказались на животе.

Чуть было не подпрыгнув от радости, Варанья подошла к нему и увидела, что его глаза приоткрыты: из-под узкой щелки едва разомкнутых век выглядывали две блестящие, слезящиеся бусины.

С трудом, но мужчина всё же проводил девушку взглядом, и та, поставив кувшин с водой на полу, незамедлительно помчалась вон из комнаты, чтобы через несколько минут вернуться, держа в руках маленькую, но глубокую тарелку.