Белое, красное, чёрное - [24]

Но, перед самым отъездом, последнее вымоленное свидание. И, судя по описаниям, это тот самый перстень, который Елизавета Ксаверьевна подарила Пушкину во время их последней встречи в Одессе. Как рассказывали местные сплетники, это происходило на берегу моря, в гроте или пещере. Но мне кажется, что этот перстень, возможно, не простой, а с секретом. Если у перстня такая сложная судьба, то в нем скрыта тайна. Давайте попробуем, может быть что-нибудь и получится. Вот в семействе Борджиа перстни были с секретом, там хранился яд. Но у них была другая форма. Пушкинский перстень был на его руке, когда он приезжал в Тифлис, он не снимал его до смерти.

Елизавета Алексеевна встала, подошла к старинному буфету в глубине комнаты и вернулась с небольшим серебряным фруктовым ножичком в руке. Все заинтересовано следили за ее действиями.

— Это не совсем то, — бормотала она, — но все же попробуем. Пушкин-то отрастил длинный ноготь, спрашивается, зачем. А вот, возможно, затем.

И она стала осторожно проводить по ободку лезвием ножа..

Ник, Аполлинарий и Лили завороженно следили за ее манипуляциями. И вдруг верхняя часть перстня с камнем открылась вверх, а на нижней части, на золотом донышке, они увидели тонкую бумажку. Лили тихо ахнула. Елизавета Алексеевна осторожно поддела бумажку шпилькой, которую быстрым жестом вытащила из своей прически, и вытащила ее из перстня. Ник и Аполлинарий переглянулись. Неужто сейчас будет найден ключ к событиям последних дней?

— Читаю, — сказала Елизавета Алексеевна, подняв руку и призывая всех к вниманию, хотя это было излишним, все и так были напряжены до предела, — тут написано два слова: «княжна Эличка». Вот и все. — И она подняла глаза на присутствующих.

— То есть? — удивленно спросил Ник, переглянувшись с Аполлинарием, — и это все?

— К сожалению все, — вздохнула Елизавета Алексеевна.

Ник осторожно взял тонкий, как лепесток цветка, кусочек бумажки.

— Кто же мог это написать? Неужели это Пушкин?

— А кто же другой? Перстень Пушкина, Пушкин был в Тифлисе, теперь надо искать княжну Эличку, которая могла встречаться с Пушкиным в бытность ее в Тифлисе, — сказала Елизавета Алексеевна. — И искать среди тех фамилий, которые были близки к Пушкину. Что скажете, Аполлинарий?

— Скажу, что полностью с вами согласен. Надо расспросить членов семейства Чавчавадзе, не было ли среди их родственников дамы с таким именем.

— Искать надо Елену, — заметила Елизавета Алекссевна. — Это в Грузии любят, называть всех любовно, как близких. Эличка это Елена, по-грузински Элене.

— Да, — напомнила Лили, — вы обещали еще рассказать о кардинале Рогане.

— Ну, тут нечто совершенно особенное. Представьте себе, эту де Ламмот-Валуа я видела в Крыму. Она была старушкой среднего роста, носила серый суконный редингот и черный бархатный берет с блестящей брошью. Очень любила рассказывать о временах Людовика XVI и о своем знакомстве с графом Калиостро. Но о кардинале Рогане молчала. И вот совершенно потрясающее — барон Геккерн и кардинал Роган были друзьями детства. Под влиянием кардинала Геккерн, уже взрослым сложившимся человеком, дипломатом, вдруг отказывается от протестанства и принимает католичество!

— Как! — воскликнул Ник. — То есть, вы хотите сказать, что Геккерн был католиком?

— Да, — ответила твердо Елизавета Алексеевна, — и не только просто католиком, а иезуитом, как и Дантес. Вот и думайте теперь, какие тут могут быть хитросплетения. Вон Лили читает Эжена Сю, тут ничего нельзя принимать на веру, все может быть чрезвычайно запутанно. Я скажу вам еще что-то, весьма странное, не знаю уж, как вы это осмыслите. Своего первого ребенка Дантес назвал несколькими именами, последним из которых был имя Маврикий, или Морис по-французски. Эта раз. И второе, будучи мэром Сульца, Дантес поставил на площади перед церковью памятник святому Маврикию. Очень интересный памятник. Это римский воин, стоящий с весьма гордым видом. Кстати, похожий на самого Дантеса в молодости. Можно подумать, что Дантес поставил памятник самому себе.

— Т-а-а-к, — сказал после небольшой паузы Ник, откинувшись на спинку стула. Аполлинарий и Лили молчали — это был шок. Слишком свежи еще были в памяти события, связанные с копьем царя Соломона или же сотника Лонгина, и святого Маврикия. Тогда сыщики были на волосок от смерти. — Неужели эти дела связаны между собой? Как же все это понимать? Это что, звенья одной запутанной сети? Это что — большой заговор иезуитов?

— Но ведь Воронцова не была католичкой? — спросил окончательно сбитый с толку Аполлинарий.

— Конечно, нет, но вот Каролина Собаньска, предмет пылкой страсти Пушкина, а также Адама Мицкевича, была. Вы знаете ее биографию? Это была авантюристка высокого полета! Это та особа, в альбом которой было написано стихотворение «На холмах Грузии». Какое-то время в Одессе Пушкин, еще совсем молодой, изнывал от страсти к этой польке и готов был творить глупости. Но потом воспылал страстью к Елизавете Ксаверьевне, и это уже были более глубокие отношения. Вот почему страница из альбома Собаньской оказалась зашитой в сюртук маркиза Паулуччи — загадка.