Белое и красное - [23]

— Меня весьма утешает, что они там не ходят. Когда строилась Великая Сибирская магистраль, мои коллеги весьма увлекались охотой на медведей, для меня же убийство животного — занятие, недостойное человека.

Будзинский усмехнулся иронично. Чарнацкого эта улыбка сбила с толку. Не так он себе представлял первую встречу с соотечественниками. И он принялся осматривать кабинет. Вдоль стены стояли два массивных книжных шкафа. В одном он разглядел книги на русском языке, на почетном месте красовался «Свод законов Российской империи» — огромный том, как бы давящий все своими размерами, там же стояли сочинения Тургенева, Пушкина, Льва Толстого. Во втором шкафу, задвинутом в угол и отделенном от посетителей письменным столом, адвокат держал польские книги. Библиотека избранных произведений лучших писателей, годовые комплекты журналов. Чарнацкий обратил внимание на «Верную реку» Жеромского.

— Что, неплохая библиотека? — спросил вошедший хозяин. — Думаю, ни у кого из представителей варшавской интеллигенции нет такой. Что ты там разглядываешь? Жеромского? Признаюсь, это не мой писатель, предпочитаю Сенкевича, особенно его «Камо грядеши».

— Для вас, адвокат, Сенкевич — истинно польский дух, апробированный, вечный, католический.

Кулинский поморщился при этих словах Будзинского.

— Стараюсь приобретать все новинки, в отличие от многих моих иркутских знакомых, которые занимаются лишь декларированием своего патриотизма, а сами пальцем не шевельнут, чтобы раздобыть польскую книжку, поддержать польскую газету. Не говоря уже о тех, кто старается забыть, что он поляк. И это именно сейчас…

— Думаю, ваш гость, адвокат, догадался, что последняя фраза относится ко мне. Я вам вкратце повторю то, что уже говорил. Во-первых, я мыслю реалистически. И мечты о независимой Польше давно похоронил… Во-вторых, вы утверждаете, что я инженер, специалист по строительству железных дорог. Железная дорога, как и телеграф, — Будзинский говорил, обращаясь к Чарнацкому, — это прогресс в его единственной реальной форме, прогресс вне политических спекуляций. Связь — это не что иное, как сближение городов, стран, государств, целых континентов. В России было много работы. Но сейчас Россия погружается в хаос. Поэтому, если у меня есть возможность уехать, я ею воспользуюсь. Не люблю потрясений.

— Независимость — это не мечта! — воскликнул Кулинский. — Большинство политических партий в России признает право поляков на самоопределение. А что касается хаоса, вы здесь, увы, правы. — Адвокат вздохнул. — Бедный доктор Баранников. Какой-то негодяй возле складов на берегу Ангары пырнул его ножом. Из-за бумажника. Ведь из тюрем не только политических выпустили, но и убийц, поджигателей, воров всех мастей.

— Не исключаю, что Польша будет создана. — На сей раз Будзинский не улыбался. — В этом хаосе все возможно, даже возможно образование независимой Польши. Только что это может изменить в необратимом процессе развития цивилизации, в историческом процессе? Я предумышленно ставлю на первое место цивилизацию, а на второе — историю. Ну будет создана, а на сколько лет? На десять? Двадцать? Сто? Малые нации обречены на исчезновение, это неизбежно. И мы, поляки, потому анахроничны, что пытались в самом невероятном месте Европы задержать безжалостный, лишенный каких бы то ни было сантиментов процесс развития цивилизации. Развитие связей. Ассимиляцию… Это была борьба не с Пруссией, не с Россией, универсализм должен проявить себя в какой-то форме, а борьба только с самим…

— Прошу вас, перестаньте… Я не могу этого слушать. У меня опять начнется приступ астмы.

Адвокат расстегнул воротник рубашки.

С такими откровенно резкими суждениями Чарнацкий столкнулся впервые. В этом смысле и Антоний, правда совсем иначе, был потерян для Польши. Но все они, пустившие здесь корни, пытались как-то прикрыться патриотизмом. А Будзинский?

— Извините. Коль скоро вы согласны, что мой поединок с этим болваном, поручиком Бздетовским, бессмыслен, разрешите откланяться.

— С поручиком Бозетовским… Бозетовским, прошу вас, хотя бы при мне, ведь я как-никак председатель Суда чести, не оскорбляйте людей.

— До чего меня выводит из себя этот космополит. Как было бы хорошо, если бы поручик Бозетовский прострелил башку этому ренегату Будзинскому. Сколько мы уже потеряли способных людей, какие светлые умы работали здесь в Сибири! Они нужны отчизне. Их способности, опыт, деньги. В «Голосе Сибири» даже писали, и совершенно правильно, чтобы наши соотечественники занялись торговлей, чтобы каждый поляк старался разбогатеть.

— На борьбу за независимость двинутся купцы, верхом на конях, словно гусары!

— Откуда у тебя столько сарказма? — возмущался адвокат. — Будем возвращаться на родину бедными, оборванными, нищей отчизне привезем свою сибирскую нищету? Готовых к жертвенности во имя Польши у нас недостатка не будет, а вот людей предприимчивых, специалистов может не хватить. Я не о тебе речь веду. — Адвокат осекся, понимая, что совершил бестактность. — Разволновал меня этот супостат… Как… Как ты нашел наш сибирский petit Paris?[6] А где ты остановился, Ян? Ты ведь пришел без вещей.