Белое и красное - [20]

В роду Долгих не было ни алкоголиков, ни чахоточных, чем Петр Поликарпович особо гордился. У него было три брата, однако у всех Поликарповичей рождались только дочери. Происходило это оттого, как считал хозяин, что род Долгих много сил потратил в предыдущем поколении, производя на свет только мужчин.

— Вижу, ты не спился в этой Якутии, в этой северной глуши.

— Почему вы так решили, Петр Поликарпович? Ведь столько лет мы не виделись.

— А какие это были годы, братец. Каждый год за два, за три считать надо. Исторические катаклизмы, землетрясение произошло. Если мне кто-нибудь полгода назад, в январе, сказал бы, что вместо царя нами будут править социалисты, я бы его обозвал сумасшедшим.

Долгих всех политических деятелей в Петрограде — надо же, дошли до того, что официально признали празднование 1-го Мая, — считал социалистами.

— Ведь и вас призывают управлять страной. В августе впервые в истории России будут выборы в парламент — в Учредительное собрание.

— Не думаю, чтобы из этого что-нибудь хорошее получилось, — пробурчал Петр Поликарпович. — Прежде не было министерства почты и телеграфа, а почта лучше работала. Сейчас у нас министр из социалистов, а порядки на почте… лучше не спрашивай.

— Предлагаю выпить за здоровье Капитолины Павловны и ваших милых дочерей!

— Не желаю тебе, братец, иметь трех дочерей, да еще в такое время.

— С сыновьями у вас было бы больше огорчений.

Долгих вздохнул, наполнил рюмки.

— Помнишь, когда ты у нас останавливался в последний раз, Ольга была обручена со служащим магнитно-метеорологической станции. Свадьбу уже назначили, на декабрь четырнадцатого года. Готовились, как же, первую дочь замуж выдавали. А в августе Коля, так звали жениха, погиб в Восточной Пруссии. Да ты, должно быть, знаешь, Ирина тебе писала.

— Да, сочувствую вам. Думаю, хуже было бы, если б Ольга Петровна осталась вдовой. У нее еще вся жизнь впереди.

Долгих посмотрел на гостя повнимательнее, говорит ли он то, что в таких случаях подобает говорить, или в его словах есть особый, скрытый смысл.

— И мы с Капитолиной Павловной порой так себя утешаем. Хотя у нее в эти годы уже Ирина была… Война перечеркнула многое, как видишь, и с дочерьми сложно в эти неспокойные годы.

Чарнацкий молчал.

— А на март назначили обручение Татьяны. Он — банковский служащий, добивался ее руки, я его семью хорошо знаю, коренные жители Иркутска. Все уже было готово. И тут революция. Что делает жених? Отказывается! Пытался с ним поговорить, взывал к совести, стыдил. Где там! «Еще не такие вещи происходят сейчас в России, — говорит, — и никому вроде не стыдно». И никуда не денешься, ведь этот негодяй прав, никому не стыдно. Ну а когда никому не стыдно, тогда и происходят революции.

Он посмотрел на Чарнацкого в ожидании, что тот оценит весомость его обобщения, отметит серьезность его наблюдений. А гость думал о том, почему в этой семье в какой-то странной очередности выдают дочерей замуж. Точнее, пытаются выдать. Вначале среднюю, потом младшую. А теперь вот Ирину…

— Ирина Петровна давно обручена? — спросил он как можно равнодушнее.

Петр Поликарпович наполнял рюмки и не обратил внимания на волнение гостя — видно, тому все же удалось сдержать себя.

— Очень порядочный молодой человек, юнкер. Единственный сын, у родителей поместье под Воронежем. Прекрасная партия, как видишь. Думал, его родители будут против, как-никак берет в жены девицу не из своей среды. Мезальянс. Должен признаться, я тоже в свое время пошел на мезальянс и никогда об этом не пожалел… Чтобы поколение было здоровым морально и физически, надо жен брать из низшего сословия.

И снова глянул на гостя: ждал, что тот одобрит его философские сентенции.

— Поздравляю вас с таким зятем.

Чарнацкий выпил. Действительно, от этой домашней наливки прояснилось в голове.

— Рано, братец, рано пока. Я суеверный, иногда думаю, упаси нас боже, скоро третья наша дочь пойдет под венец, назначим день свадьбы, а тут Россию опять начнет что-нибудь сотрясать. Честно говоря, и сейчас нету покоя на душе. — И Петр Поликарпович, закончив обсуждение семейных дел, вернулся к политическим вопросам. — Что творится в Петербурге, в Москве, пусть тебе об этом другие расскажут. Согласия между теми, кто поднял руку на царя, что-то не видать. Да и в Иркутске неспокойно. Кого тут только нет! Немцы, венгры, румыны, корейцы, чехи. Вавилонское столпотворение.

Чарнацкий думал об Ирине.

— Куда это вы так спешите, пан Янек? К своей знакомой польке? — Последнюю фразу Таня произнесла по-польски.

Сейчас она говорила мягко, с ноткой кокетства в голосе. Чарнацкий хорошо знал способность Тани копировать всех и к столь разительной перемене в разговоре отнесся настороженно.

— Кроме вас, Таня, у меня в Иркутске нет ни одной знакомой… Доброй знакомой.

— А Ирина и Ольга?

Она сначала назвала Ирину, которой не было дома, видимо, понимала, а быть может, интуитивно чувствовала, о ком он сейчас думает.

— Конечно, и Ирина, и Ольга…

— А где вы были, когда вас здесь не было, пан Янек?

Она опять повторила эту фразу, и опять по-польски. Это ее по-прежнему забавляло, хотя в голосе Тани он уловил новые нотки. Так она прежде с ним не разговаривала.