Белое, черное, алое… - [2]

Женщина обернулась, ахнула и тоже бросилась на него. Не обращая внимания на детей, он стал беспорядочно бить ее ножом, то попадая, то промахиваясь. Он ничего не говорил, и женщина тоже молча и остервенело боролась с ним. Его руки в перчатках уже скользили по крови из ее ран, когда он пытался сдержать ее натиск. Наконец она, так же молча, обмякла и осела на пол. Он стряхнул с себя визжащих детей, повернулся и вышел из дома.

Ничего этого я, естественно, не видела. Просто представила себе тот осенний вечер, когда прочитала уголовное дело в залоснившейся корочке, перелистав все до единого протоколы и справки с загнутыми уголками, отпечатанные на машинке и написанные неразборчивыми оперскими почерками.

Может, и не так все было. В моем распоряжении имелась фототаблица неважного качества, на которой лужи крови были неотличимы от пятен грязи, да сбивчивые показания детей.

— Мария Сергеевна, посмотрите дело, — сказал прокурор, передавая мне толстый замусоленный том, явно не вчера подшитый. — Да-да, — подтвердил он, словно прочитав мои мысли, а может, и действительно прочитал их по моему недовольному лицу. — Дело, конечно, старое, загубленное на корню. Дослед из суда. Посмотрите опытным взором, может, еще можно его вытащить?

— А нам-то его почему прислали? — посмотрела я опытным взором. — Район ведь пригородный, не наш.

— Все дела оттуда раздали. Там же ни одного следователя не осталось, все уволились, а дела-то не ждут, их распихали по районам. Скажите спасибо, что нам достались не свежие да многоэпизодные, а вот такое старье, на которое все рукой махнули. В наш район это дело передали с дальним прицелом: у потерпевшего на нашей территории была фирма; подозревали, что мотив убийства там лежит, но ни во что реальное эти подозрения не оформились. Нашелся местный гопник, который там, в пригородном районе, пробавлялся кражами из оставленных домов, с ним поработали, и он взял убийство на себя. Сказал, что шел в дом с целью кражи, не думал, что там кто-то есть; предварительно для храбрости обкурился и, когда его застукали, начал в панике ножом махать. В суде отказался от признания. Обычная песня: били, заставляли дать показания…

— А кто работал с ним — местные опера или главк?

— Вообще-то по делу работал РУОП.

— Странно, они таким обычно не балуются. Правда, в каждом домике свои гомики. — Шеф при этих моих словах поморщился. — А что РУОП там забыл?

— У них были какие-то наработки по потерпевшему, вот они и взялись.

— А клиент-то сидит? — Я заглянула в последние листы дела.

— Сколько раз я повторял вам, что у нас не парикмахерская! Пруткин сидит, но не за нами. Его осудили по выделенному делу, за кражи из дач, к трем годам.

Забросьте срочно бумаги в тюрьму, чтобы его не отправляли в зону, подержали в следственном изоляторе. Помните, что у нас только месяц на все про все, в Генеральную за отсрочкой мы не пойдем.

Тяжело вздыхая, я прижала к себе расхристанный том и побрела в свой кабинет с табличкой на дверях: «Старший следователь Швецова М. С.».

Там я бросила это чужое дело на стол рядом с кучей кровных дел нашего района и стала раскладывать из них пасьянс, решая, что может подождать, а что горит. Ох, как много набралось горящего, а вот подождать как-то ни одно дело не соглашалось…

Я еще раз вздохнула, убрала все в сейф, предварительно взвесив в руке новое поступление — прикинув, дотащу я его до дому или нет (а что, один наш зональный прокурор по весу определял полноту расследования; взвесит дело на руке и говорит: мало поработали, идите еще порасслсдуйте, или — похоже, что хорошо потрудились, все сделали), но потом отказалась от этой мысли. Времени мне дома хватит только на то, чтобы покормить своих мужиков, проверить уроки сына, почитать ему на ночь и упасть самой. Поэтому я вытащила дело из сейфа и стала перелистывать страницы.

Мой ненаглядный сожитель, с сочувствием глядя в мое изнуренное лицо, обычно декламирует неизвестно чей опус, имеющий шумный успех в женских компаниях:

Жизнью замучена, искалечена,

Ты еще дышишь, замужняя женщина?

Тяжкая доля — быть верной супругою:

Мужу — рабынею, дому — прислугою,

Брань и капризы сносить терпеливо.

Муж нынче хлипкий пошел и ленивый,

Насквозь прокурен, всем недоволен,

Радуйся, если не алкоголик;

Чтобы не сгнил, полагается мыть его,

И обстирать его, и накормить его.

Рыцарской помощи и не предвидится,

А намекни — так смертельно обидится,

Разве что явится в кухню без вызова,

Чтобы пожрать, и опять к телевизору.

Вот обстоятельство прелюбопытное:

Не богатырь, а нутро ненасытное,

Как заведенная, пасть разевается,

Сколько ни кинь в нее, не закрывается.

Свалишься ночью, как труп, от усталости,

А у него на уме только шалости.

Мордой небритою лезет, щекочется;

Брось, не до шалостей, выспаться хочется!..

Но это все и не про меня, и не про него. Когда-то сказала своему другу и коллеге Горчакову, что ужасно хочется влюбиться, но не просто завести интрижку, а так, чтобы при взгляде на мужчину голова кружилась… Ну вот так я и влюбилась. И живем уже вместе прилично, а голова кружится до сих пор.

Насколько мой бывший муж был человеком замкнутым, неразговорчивым и тяжелым психологически, настолько Александр-легкий и приятный в совместной жизни. Правда, когда я сказала об этом его маме, та громко засмеялась: