Беллона - [36]

Серебристые ли летние сумерки тому виной или мои старые глаза меня подвели, но, когда он прискакал, я его не увидела. Только крики в окружающей войско толпе известили нас о его приближении. А вот и он, не простой курьер, а лазутчик из Кале, запыхавшийся от долгой скачки.

— Пармский не придет! Он раздумал высаживаться, распустил войско и отплывает в Испанию!

— Слава Богу! Благодарение Господу!

— И слава Ее Величеству! Господь да благословит королеву!

— Королева!

— Королева!

— Королева!

Ликующие крики толпы заглушил тихий голос, шептавший в самое ухо: «Я это сделала, я, Елизавета, королева Елизавета!»

В тот вечер мы ужинали в Робиновой палатке, ели поросенка и сочный ростбиф, при свете свечей то и дело поднимались бокалы с алым вином и звучали здравицы в мою честь — никогда я не была так счастлива, никогда в такой мере не чувствовала себя королевой.

Мы говорили себе, что угроза не миновала, напоминали друг другу, что в любую минуту можем услышать зловещий крик: «По коням! По коням! Испанцы идут!» Но сейчас мы не хотели верить в это.

Наши сердца праздновали победу, тешились ею, наслаждались до полного пресыщения. И если бы я могла хоть на секунду остановить ход времен, задержать вращение земного шара, замедлить землю на оси, я бы сделала это тогда — в ту ночь я коснулась, мы коснулись недвижного центра бытия…

— Положить вам еще, милорд?

С коротким «нет» Робин отмахнулся от слуги. Я взглянула на его тарелку — добрый кусок мяса почти не тронут.

— Вы не едите?

— Дражайшая миледи, предоставляю это вам и молодому поколению! — Он нежно улыбнулся Эссексу. — Я не голоден.

Я вдруг вспомнила:

— Вы ведь нездоровы? Вы получили лекарства, посланные мной?

— Получил, мадам, благодарю вас, они очень меня поддержали. — Он снова рассеянно потер бок. — Как только подтвердится наша победа, я думаю заглянуть к тому еврею, что вылечил Уолсингема от разлития желчи, — португальскому доктору Лопесу. А затем буду просить вашего дражайшего дозволения поехать на север к Бакстонским водам — они славились еще во времена римлян, надеюсь, помогут и мне.

— Осмелюсь заверить, вам недолго осталось ждать! — вставил разгоряченный вином юный Эссекс. — Бьюсь об заклад, доны бегут без оглядки! Герцог Пармский больше сюда не сунется! Победа за нами!

Мы с Робином переглянулись: «Ах, молодость, дай ему Бог счастья!» Однако мой юный лорд оказался прав. Потихоньку-помаленьку, из поспешных посланий и запоздалых депеш, со слов и из писем, из предсмертных записок и брани, вздохов и слез, молитв и хрипа умирающих вырисовывалась истина.

Мы победили.

Мы отбросили воинства Велиаловы, низложили сильная со престол. Разбитый испанский флот не решился ни вернуться на место встречи, ни даже обменяться продовольствием и боеприпасами, каждый спасал свою шкуру. Иные затерялись в море возле Шотландии, иных выбросило на ирландский берег, где вероломные керны катали их головы вместо шаров, выедали глаза и уши на завтрак. Из тех, кто благополучно обогнул Англию и вышел в открытое море, многие обессилели от голода, попали в руки корсаров и были проданы на галеры, где и мучаются по сей день. Из всего великого испанского воинства на родину вернулась лишь тысяча человек.

Таков был Божий вердикт: им смерть, и поношение, и тяжесть Его гнева.

Нам — торжество. Когда стало известно, что враг разбит, я заказала благодарственный молебен и сама выбрала текст. По моему приказу архиепископ, мой Уитгифт, которого я звала не иначе как своим черным муженьком, начал с краткой молитвы:

— Ныне наша могущественная и великая королева Елизавета, как древле Дебора, воспряла, чтобы воспеть песнь радости:

«Израиль отмщен, народ показал рвение; прославьте Господа! Слушайте, цари, внимайте, вельможи: я Господу, я пою, бряцаю Господу, Богу Израилеву.

Воспряни, воспряни, Дебора, воспряни, воспряни! Воспой песнь! Тогда немногим из сильных подчинил Он народ; Господь подчинил мне храбрых. Попирай, душе моя, силу! Тогда ломались копыта конские от побега сильных Его.

Тако да погибнут все враги Твои, Господи!

Любящие же Его да будут как солнце, восходящее во всей силе своей!»[18].

— А после Деборы, — вкрадчиво заметил на рассвете Сесил, когда мы с ним, с его сыном Робертом, Робином и Уолсингемом в дружеском кругу потягивали винцо (ложиться никому не хотелось), — после великой воительницы Деборы, помните ли, любезная госпожа, земля Израильская покоилась сорок лет?

Я рассмеялась:

— Нет, позвольте мне изречь пророчество для Англии — она будет покоиться в мире и радости четыреста сорок лет!

И мы выпили за это предсказание, и потребовали еще вина, и развеселились, и даже разошлись не на шутку.

Но радостные возгласы заглушал все тот же тихий внутренний голос.

Пусть в этой стране наступит тысячелетнее царствие, все равно эти дни и часы не изгладятся в памяти людской. До скончания веков всякий, кто зовет своей родиной этот бесценный остров, будет трепетать от радости, вспоминая, как маленькая Англия сокрушила Великую испанскую Армаду и рассеяла ее по волнам!

ПОСЛЕСЛОВИЕ К МОЕЙ ЧЕТВЕРТОЙ КНИГЕ

Nos nobis, Domine.

Не нам. Господи[19], сила и слава, победа и мощь.