Белларион - [101]

Тогда Белларион решился на хитрость, и однажды внимание защитников города было привлечено звуками трубы, раздавшимися со стены замка Порто-Джовия, который его кастелян Вимеркати удерживал против Эсторре. Затем глашатай зачитал воззвание к жителям осажденного города, в котором Филиппе Мария торжественно обещал, что воздержится от грабежа, насилия и каких-либо преследований, если миланцы добровольно сдадутся своему законному правителю.

Новость мгновенно разнеслась по городу, и еще до наступления темноты все те, кого Эсторре силою привлек в свои ряды, дезертировали.

На другое утро он с горсткой наемников, оставшихся верными ему, предпринял отчаянную вылазку и с трудом прорвал кольцо осады, в то время как миланцы открывали Филиппе Марии ворота, расположенные на другом конце города.

Филиппе Мария вступил в столицу с относительно небольшим эскортом, за которым следовало изрядное количество груженных хлебом телег, — голод уже начинал железной хваткой брать Милан за горло. Приветствуемый восклицаниями «Да здравствует герцог!», он проехал по городским улицам и заперся в замке Порто-Джовия, который отныне стал его резиденцией. Старый Бролетто, с его развлечениями и бурной придворной жизнью, был не для Филиппе Марии, чья мрачная, расчетливая и одновременно трусливая натура желала безопасности и уединения.

Филиппе Мария щедро наградил своих капитанов за поддержку, оказанную ему в возвращении герцогской короны, и самых больших почестей удостоился, конечно, Белларион, которому, как считал сам Филиппе Мария, он был обязан всем. Герцог не только подтвердил права Беллариона на наследственное владение Вальсассиной, но и образовал из лена независимое княжество. Белларион остался главным маршалом и военным советником герцога, и именно благодаря его активной деятельности в течение лета и осени 1412 года герцогство окончательно очистилось от мятежников, вновь начавших было производить в нем возмущения.

В государстве наконец-то восстановились страстно желаемые всеми мир и покой, вновь начали процветать ремесла, освободившиеся от помех, сдерживавших их развитие со времени смерти Джангалеаццо, расцвела торговля, предвещая скорое возвращение былого процветания, и люди стали возносить благословения своему хитрому, застенчивому правителю, которого они так редко видели.

Вполне возможно, что Филиппе Мария удовлетворился бы имевшимися у него владениями и распустил бы значительную часть своей весьма обременительной для казны армии. Но Белларион постоянно нашептывал ему на ухо о необходимости дальнейших действий и в ответ на его робкое сопротивление всегда приводил не терпящий возражений аргумент:

— Неужели вы позволите разбойникам, сумевшим урвать куски из наследства вашего отца, беспрепятственно наслаждаться награбленным? Неужели вы окажетесь недостойным его славы и имени, синьор герцог?

Надо сказать, что Белларион проявлял изрядное лицемерие, твердя об этом. Целостность наследия Висконти заботила его ничуть не больше, чем сохранение единства английского королевства. Но он знал, что решение низложить тиранов, утвердившихся в различных частях вотчины Джангалеаццо, прозвучит как глас трубы в судный день для Теодоро Монферратского. Долго и терпеливо ждал Белларион того часа, когда герцог, уступив наконец его увещеваниям, велел собрать государственный совет, чтобы определить на нем наилучший порядок дальнейших действий. Белларион предложил начать с возвращения Верчелли — города, который, как никакой другой, угрожал безопасности герцогства.

— Мне странно слышать подобное высказывание из ваших уст, синьор Белларион, — немедленно заявил Беккария, государственный министр герцога. — Помнится, в свое время вы сами вместе с графом Бьяндратским уступили Верчелли во владение маркизу Теодоро.

— Ничего странного в этом нет, синьор, — возразил ему Белларион. — Дело в том, что тогда я являлся союзником маркиза Теодоро, но теперь, когда мы с ним оказались в разных лагерях, разве удивительно, что я выступаю за то, чтобы отобрать у него этот город?

Наступило молчание. Дремавший в своем огромном кресле Филиппе Мария оглядел собравшихся.

— Какова точка зрения военных? — поинтересовался он.

Никто из капитанов не высказал еще своего мнения, и своим вопросом герцог предлагал им приступить к обсуждению предложения Беллариона.

— Я абсолютно согласен с Белларионом, — ответил ему могучий Кенигсхофен. — Я знаю его достаточно давно, чтобы не сомневаться в правильности его суждений.

Джазоне Тротта немедленно поддержал Кенигсхофена, и то же самое сделали Вальперга и Марсалья.

— А вы, синьор? — обратился Филиппе Мария к молчавшему до сих пор Карманьоле.

Тот вскинул свою белокурую голову, и Белларион приготовился к схватке. Но, к его удивлению, Карманьола, пожалуй, впервые за все время их общения оказался на его стороне.

— Я согласен с Белларионом, ваше высочество, — сказал он. — Все, кто был рядом с синьором Фачино тогда, когда заключался договор с Монферрато, отдавали себе отчет в том, что передача маркизу Теодоро Верчелли — вынужденная мера, являвшаяся уступкой его непомерным амбициям. Я считаю, что оккупация им Верчелли представляет собой серьезную угрозу для герцогства.