Белая змея - [49]

Над морем раскатился гром. Разгневанные своеволием воды, небеса грозили бурей. Море еще ярче вспыхнуло навстречу тяжелым массам воздуха. Синие и красноватые молнии с шипением разрывали облака, раскалывая их, как яичную скорлупу.

Человек, стоящий позади Чакора, обратился к нему, как к брату по несчастью:

— Уж я-то знаю, что думаю. Это женщина-эманакир. Она и ей подобные насылают такое, чтобы отомстить. Что ж, у них есть на то причина. Они ненавидят нас, мы ненавидим их с их белой кожей и отвратительными змеями. Кто бы ее ни убил, никто не жалеет об этом. Но она не успокоится, пока…

— Эманакир? — прервал его Чакор. — Ты хочешь сказать, что…

— Что ее будут хоронить этой ночью. В такую жару пришлось поторопиться. Но никому от этого не легче.

— Ты говоришь, что она умерла?

Но человек, обрушивший на него удар судьбы, уже исчез. Насмотревшись на зловещее действо в заливе, толпа растеклась во все стороны в поисках совета или утешения. Тускло-красная луна, смутно поблескивая, застыла у горизонта, но все еще не поднялась.

Перед глазами Чакора встало белое лицо девушки, полускрытое серебряными волосами. Серебряная рука легла ему на плечо, и что-то темное шевельнулось у него внутри. Кровь вытекала из него по капле, словно понижался уровень воды в огромных часах, и когда он опустится до земли, наступит час его смерти. Но серебряная рука пронзила его тело лучом света, и механизм жизни снова заработал. Тело вздохнуло и начало оживать. Он поднимался на волне прилива, ведомый этой рукой, и вот кровь побежала по сосудам, появился пульс, чресла вздрогнули, а из глаз потекли слезы.

Чакор сполз по ограде. Воздух вспыхивал и кололся. Он был почти на грани обморока…

Теперь он знал. И зная, больше не мог прятаться в безразличии.

Он был так же близок к смерти, как были близки к дереву его пальцы, стиснувшие столб. Но она, эманакир, исцелила его. Неужели их поклонение богине было не ложным? Она вывела его из темной бездны. И пока он валялся с девицами в публичном доме, доказывая себе, что жив, его провожатая сама обрушилась в колодец бесконечной ночи. Была отравлена, как он понял из того, что говорили вокруг об убийстве и мести Равнин.

Чакор сжал в ладони острое железное навершие столба, и резкая боль привела его в себя. Когда он выпрямился, призрачная луна уже поднялась над пылающим морем.

Шалианский храм стоял позади Могильной улицы, в циббовой роще. Двери храма, также сделанные из циббового дерева, были отполированы и выложены позолоченной бронзой. Все остальное было каменным — темным, как принято на Равнинах, однако с облицовкой из песочного и белого мрамора. Так что, несмотря на небольшие размеры, здание было дорогим, и доступ в него открывался не так просто. Даже цветное стекло высокого алтарного окна стискивали черные железные рамы. Рисунок на окне представлял собой тучу цвета крови, пронзенную и обвитую золотой змеей на пурпурном основании — мотив, ставший обычным для Равнин и Дорфара после прихода к власти сыновей Ральднора.

Поначалу в городе имелось несколько шалианских святилищ, возведенных в угоду немногим живущим тут шансарцам. Когда же Элисаар разделился и его юг стал полностью висским, из всех храмов уцелел лишь этот, получавший поддержку из Ша’лиса, но время от времени по ночам кто-то выцарапывал на его мраморе изречения, которые так и оставались там.

Однако сейчас никому бы и в голову не пришло царапать на мраморе что бы то ни было. Скромный эскорт, посланный наместником, прибыл сюда заранее: десять крепких мужчин, вооруженных до зубов, их капитан — и тело в закрытых длинных носилках, в каких обычно перевозят больных или женщин на сносях. В храме зажгли подобающее освещение. Должно быть, странное сияние над морем сбило с толку птиц, гнездящихся в циббовых ветвях — решив, что внезапно наступил рассвет, они закричали громче, чем обычно, и поднялись в воздух. Большая часть птиц в Саардсинмее поступила так же, тогда как люди стекались к набережной, желая взглянуть на зрелище. Те же, кто уже насладился им, по большей части устремились в свои собственные храмы, где сейчас молились и приносили жертвы богам.

С Могильной улицы можно было видеть океан, но не залив, который заслоняли шпили города. Гроза бушевала над гладью воды, мерцающей сполохами, однако дождь так и не пошел. До храма донесся слабый отзвук грома. Воздух стал плотным, как вода, и только молнии рассекали его.

Верховой скакун, на котором ехал капитан, забеспокоился. Зеебы его людей лягались и ржали. Сами же люди почесывались, чихали и ерзали в седлах.

Шалианские жрецы, среди которых не было шансарцев, только полукровки, казались безразличными и к электрическому напряжению ночи, и к тому, что делают. Они осмотрели тело в задней комнате.

В письменных указаниях, оставленных покойной, она требовала лишь омыть себя. Очистительный огонь она предпочла обычный, а не окрашенный и не пахнущий благовониями на висский лад. И никакого особого облачения — пусть ее хоронят в том платье, в котором она умерла. Пусть смерть увидит ее такой, какая она есть. Такова воля Анакир. Этими словами, если не чем-то иным, она обеспечила себе полное содействие.