Белая змея - [40]

Йиланец уже был на ногах, тряся головой, как поверженный лев.

Амрек. Регер. Сны и воспоминания носились в его крови…

Воин рядом с ним, молодой здоровенный оммосец, который через год станет еще сильнее, если сумеет прожить столь долго, нанес удар напарнику Йиланца. Тот сумел увернуться, лишь слегка задетый, и вернул удар, ткнув оммосца кинжалом под ребра.

— Вот это тебе понравится, любитель мальчиков.

Оммосец повалился на землю рядом с Регером. Тот отскочил. Йиланец, теперь работая кинжалом, попытался поднырнуть под меч Лидийца, но Регер легко отвел удар, перекинул меч в левую руку, а в правую взял кинжал. Меч в левой руке столкнулся с клинком Йиланца и выбил его — кинжал отлетел далеко во двор. Йиланец зарычал, теперь уже разозлившись по-настоящему. Как правило, на тренировочном дворе бьются тупым оружием — но только не сегодня. Сейчас Застис, когда остры не только чувства, но и клинки…

Кинжал и меч Лидийца снова поменялись местами. Он проделал это еще дважды.

— Значит, смог только три раза, — усмехнулся Йиланец. — Берег силы для меня?

Неожиданно оммосец, который все еще катался по земле, вцепился зубами в ногу человека, который его ударил. Раздались хохот и брань, наставник заворчал и топнул ногой. За грязный бой положено снимать привилегии. Придется оммосцу обойтись этой ночью без мальчиков…

Что с того, что в нем течет кровь королей? Сейчас эта кровь может пролиться, а он — раб Саардсинмеи… Осторожнее с мечом. Мечи могут оказаться замаскированными змеями.

«Я пугаю тебя. О, Регер, предупреди этот город…»

Кто-то закричал, сильно и звучно, но далеко отсюда — какая-то тварь в недрах планеты… Регер вскинул голову — солнце мешало видеть. Его левая рука безжизненно повисла.

— Ты позволил мне ранить тебя, — на лице Йиланца застыло изумление.

Кровь королей покидала его.

Мгновенно оказавшись рядом, наставник приподнял его руку, чтобы осмотреть. Лидиец позволил это. Рука, с открытой раной от локтя до запястья, больше не принадлежала ему. Она принадлежала городу.

Остальные квадраты продолжали сражаться.

— Глубоко задето. Старый шрам на запястье смягчил удар — хоть в этом повезло. Боги ослепили меня, Лидиец. Я не помню, чтобы ты позволял так глупо поранить себя с одиннадцати лет.

Регер ушел со двора. Он старался удерживать кровь Амрека в себе, но она все равно сочилась на землю сквозь его пальцы.

— Выпей, — хирург указал на чашу с вином. — И расслабься.

Эхо утренних слов Катемвала.

Регер сделал так, как было сказано. Хирург шесть раз проткнул его кожу серебряной иглой, стягивая края раны ниткой из кишок, ученик врача наложил повязку.

— Ты не сможешь сражаться десять дней. Пропустишь два состязания, они все истомятся по тебе. Сейчас я объясню, какие упражнения тебе делать нельзя, а какие можно.

— Ты знаешь что-нибудь о корле? — спросил Регер, когда поток наставлений иссяк.

— Вчера меня тут не было. И уверяю тебя, Лидиец — я не знаю никого из стадионных хирургов, кто был здесь вчера.

На улице к нему подошла хорошенькая шлюха, одна из тех, что держали для услады молодых Клинков. Она хитро усмехалась, приспуская платье с плеч.

— Говорят, Йиланец задел тебя? Вижу, так оно и есть. Я-то все знаю! Раз ты допустил это, значит, можешь быть с той женщиной, не так ли? Провести все дни и ночи Застис только с нею.

Регер пришел туда своими ногами, закутавшись в плащ с капюшоном. На миг он замер — кто-нибудь мог узнать его по росту.

Но три факельщика, которые всегда приветствовали его, не обратили на него внимания, двигаясь по главному бульвару Саардсинмеи и помогая распуститься желтым цветам огня на столбах. Девушки тоже не подходили к нему, так же, как хозяева лавок и аристократы, которым он помог выиграть.

Несколько шумных гуляк прохаживались по улице Драгоценных Камней, кто-то танцевал перед фонтаном, молодые женщины трясли бусами и юбками. Двое офицеров из войск наместника обсуждали новость: Лидийцу рассекли руку на тренировке, да так, что он не сможет сражаться дней тридцать, а может быть, и вообще никогда. Дайгот пожевал его и выплюнул. Интересно, как теперь будут делаться ставки?

Ее дом стоял в темноте. Даже из сада не было видно ни одного освещенного окна. Регер поднялся на верхнюю ступеньку — лампа не горела. Забыв про колокольчик, он несколько раз ударил кулаком в доски.

Когда девушка-полукровка распахнула дверь, ему стало неловко.

— Все в порядке, сладкая. Я всего лишь хотел, чтобы меня услышали.

Она ничего не ответила, не попыталась его остановить — просто отошла в сторону. Он молча вошел в дом, закрыв за собой дверь. Повсюду лежали тени, в комнате никого не было. Но Регер чувствовал ее аромат, повисший в воздухе, как пыльца.

Он подошел к решетке, у которой она стенала. За окном лежал сад, погруженный в безмолвие. Взошла луна, висская луна времени Застис, красная, как волосы красноволосой принцессы — а в холодные месяцы белая, как эманакир. Его рука ныла и горела, пальцы утратили гибкость. Хирург не сказал ему, что даже при самом лучшем лечении в рану могла попасть какая-нибудь зараза, и рука может нагноиться. Рука… Теперь она потеряна для него. Кто-то выбирает жизнь, чтобы подметать двор, чистить уборные, наполнять массажным маслом кувшины в бане… бегать по поручениям Клинков… Кто-то возвращается на стадион и вскоре умирает там, жалкий и осмеянный, но превозносимый после смерти. Такова милость Дайгота — быстро убить искалеченного.