Белая сирень - [19]

Трудно сделать сценарий о такой сухой жизни. Кому нужно механическое пианино, робот, прорывавшийся вдруг творческим актом?

Нас очень заинтересовала младшая сестра Натальи Александровны, Софья, на редкость преданная душа, добрый гений дома Рахманиновых. Кстати, она оставила содержательные, но слишком корректные воспоминания, из которых не вычитаешь никаких тайн. Впрочем, даже в наших целомудренных источниках этой Софьи как-то слишком много в чужой семье, она явно теснит Наталью Александровну, в трудные минуты жизни оказывается к Рахманинову ближе, нежели жена, иногда начинает казаться, что она и вообще душевно ближе, нужнее Рахманинову, что с ней его связывают более тонкие и чувствительные нити. Блудливо-ищущая мысль киношников заподозрила роман, весьма банальный роман со свояченицей. З. Апетян, которую мы тщетно пытались превратить в нашу союзницу, с негодованием отвергла это предположение. Софья была слишком некрасива, мужеподобна, чтобы подозревать ее в романтическом чувстве, а тем паче в чувстве разделенном, да и как вы могли подумать так о Рахманинове?!

Много позже, когда мы начали работать над вторым сценарием, дочь знаменитого Зилоти, двоюродного брата и консерваторского учителя Рахманинова, на вопрос: была ли влюблена Софья в Рахманинова, воскликнула с живостью, пленительной в девяностолетней даме:

— Ну конечно! Мы все были влюблены в него. В нем было что-то на редкость привлекательное для женщин. Молчаливый, мрачнюга, хотя дома мог быть детски веселым, он действовал на женщин безотказно. Был ли роман? Не думаю, Софья внешне была очень непривлекательна. Но кто может сказать об этом уверенно? Она была всегда под боком, умная, преданная, как собака, не обремененная собственной судьбой, очень удобная… А когда притрешься к человеку, перестаешь замечать его наружность. Вот с певицей Кошиц у него был заправский роман. Они ездили вместе на гастроли. Ему нравился ее голос, и как она исполняет его романсы, и ее красота, да и все остальное вполне устраивало. Наталья Александровна знала об их отношениях и относилась с… пониманием. Даже благодарила Кошиц за ее заботу о Сергее Васильевиче. Кошиц надеялась увести его из семьи. Потом он понял, что она дрянная баба. В эмиграции Кошиц преследовала его, распускала слух, что он отец ее дочери. Рахманинов боялся ее, как огня. Да что вы, сами об этом не знали?

За окнами скромной квартиры престарелой учительницы музыки лиловели февральские нью-йоркские сумерки. Пришлось напомнить милой хозяйке, что мы прибыли из других сумерек, где не полагается слишком много знать.

— У вас такое аскетическое общество? — удивилась Зилоти.

— О да! — подтвердил я и рассказал ей одну историю из недалекого прошлого.

В юбилейную дату Пушкина «Литературная Россия» (тогда еще приличная газета) собиралась напечатать мой рассказ «Царскосельское утро». Там вскользь упоминалось о лицейском романе Пушкина с крепостной актрисой. Я лечился в Карловых Варах, когда позвонила жена и расстроенно сообщила, что рассказ не пойдет.

— Почему?

— Наверху, — значительно сказала жена, и я представил себе, как она возвела очи горе, — приняли решение: у Пушкина была только одна любовница — Керн.

— А как же Ризнич? — закричал я, забыв о собственном огорчении. — Неужели мы потеряем «Для берегов отчизны дальной»? Такой гениальный романс!

— Мы потеряем не только это, — грустно сказала жена.

Рассказ все-таки появился — в «Неделе», то ли туда не дошло решение, то ли власти одумались.

— Хорошо, что я уехала, — без улыбки сказала Зилоти.

В отношении Рахманинова не было решения, но как набросились на сценарий музыковеды за то, что мы подарили Рахманинову не роман даже, а случайную, в жару и бреду нервной горячки (горячка и неизлечимый недуг — удобные литературные болезни) близость с красивой горничной Мариной, тайно в него влюбленной. Добавим, это произошло в сценарии с еще холостым Рахманиновым.

Подобный грех, только не в горячке, а в легком подпитии, случился у Герцена вскоре после женитьбы. Он поздно вернулся из клуба, разгоряченный, счастливый, влюбленный в молодую жену, но не донес своего чувства до супружеской спальни, расплескав с миловидной, теплой со сна служанкой, открывшей ему дверь. Он сразу покаялся жене, но не получил ожидаемого прощения, она приняла случившееся трагически.

А Рахманинову и каяться было не в чем и некому. Но отечественные блюстители нравственности взвились от возмущения.

А между тем мы точно высчитали возможность такой близости. В Библиотеке конгресса я обнаружил письмо Софьи, где она с неожиданной в ней яростью выговаривает Рахманинову за Марину, он ведет себя с горничной слишком интимно. Если не ошибаюсь, в последнем переиздании одного из сборников Апетян это письмо появилось. Софья — не ревнивая истеричка, она человек умный, сдержанный и весьма осмотрительный. И если ее прорвало, значит, к тому были основания. Марина была не просто служанка, а наставница-наперсница Натальи, она с детства жила в доме, много читала, любила музыку, сама хорошо пела, знала иностранные языки. На нее оставили Рахманиновы квартиру и все имущество, покидая страну. Соскучившись по Марине, они вызвали ее к себе, кажется, в Германию и не хотели отпускать назад. Марина все же уехала. Она чувствовала в себе ту болезнь, которая меньше чем через год свела ее в могилу.