Белая Русь - [35]

— Драгун? — удивился Гонсевский.

— Так, ваша мость, — простонал раненый.

— А я-то думал, что черкасов порубили… — с притворством заохал Гонсевский. — Куда ты ехал?

— Не я дорогу выбирал, ваша мость. Господар указывал…

— Кто твой господар? — заметив, как морщится от боли драгун, приказал: — Дайте ему воды!

Из хаты вынесли кружку. Драгун жадно выпил воду и ладонью, измазанной кровью, вытер мокрые усы.

— Господар мой, ваша мость, полковник пан Кричевский.

Хорунжий Гонсевский не выдал ни растеряности, ни удивления. Приказал вызвать цирюльника и перевязать рану драгуну. Тяжело повернувшись, ушел в хату, сел на лавку и долго смотрел в раздумье через оконце. Знал хорунжий, что родом Михайло Кричевский из маентка Кричева, что в Берестейском повете. Поговаривали, что имел он тайные связи с казаками. А так ли это? Как оказался Кричевский в здешних местах? Где войско его, если служит он в Киевском полку? Не тайные ли связи у Кричевского с Замбржицким?

А ведь и словом не обмолвился Замбржицкий, что ждет полковника. Одна за другой текли мысли. Разобраться в них сразу хорунжий не мог, но сердцем чувствовал, что есть нечто тайное и злое в умыслах против Речи. Молодо вскочил с лавки и, распахнув дверь, приказал писарю нести бумагу и перья. Когда писарь положил все необходимое на шаткий столик, Гонсевский сел писать секретное письмо гетману Янушу Радзивиллу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Тяжко вздыхает мех, и после каждого вздоха белым, ослепительным светом вспыхивают угли в горне. Алексашка клещами шевелит железо, ворочает его то на одну сторону, то На другую. Железо хорошо разогревается. Оно светится уже малиновой полоской. Алексашка проворно выхватывает его, и десятифунтовый молот торопливо плющит упругую полоску. Из-под молота выскакивают серебристые искорки. Затягивается железо иссиня-розовой поволокой, остывает быстро. Алексашка зарывает его в угли, и снова вздыхает мех.

Кончается железо. Может, хватит еще на три алебарды. А потом? Шаненя смотрит на горн. Ярко горят угли. И с каждым вздохом меха кузня озаряется бледно-рыжими всполохами. Они скользят и гаснут на восковом лице Шанени.

— Неужто не упросить Скочиковского? — Алексашка вытирает рукавом вспотевшее лицо.

— Упросить можно. Да платить нечем. Должен был Савелий приехать, и нет его.

— В долг не даст?

— Не то время. Теперь купцы в долг не дают, смута по земле пошла. Тем паче, что у Пинска объявился Небаба. Купцы и панство бегут поспешно в Варшаву и Вильну. И Скочиковский тоже долго сидеть не станет.

Шаненя не ошибся. В Пинске только и разговоров о том, что у Ясельды-реки черкасский атаман Антон Небаба разбил тысячный отряд воеводы пана Валовича. Пересказывали даже подробности боя, удивлялись хитрости и отваге черкасов, которые пробрались со спины по труднопроходимому оврагу. Хоть и черкасам досталось, а все поле было усеяно пищальниками и рейтарами. В этом бою черкасы взяли богатую добычу — мушкеты, порох с пулями, лошадей, много провианта и упряжи. Войско пана Валовича разбежалось, а сам он исчез неизвестно куда. Но знают, что объявится. Шановное панство соберет новый отряд, купит у свейского короля мушкеты. Говорили еще про то, что казацкий атаман не сможет миновать Пинска и пойдет к нему, а в городе у атамана есть свои, надежные люди, с которыми он в тайном сговоре. Волновались бабы. С тревогой расспрашивали они мужиков и допытывались, правда ли, что черкасы хватают детей и увозят на Украину, чтоб продать их татарскому хану? Мужики недовольно ворчали: шановное панство пускает дурные слухи, чтоб поссорить с черкасами.

Из кузни на обед шли молча. Шаненя был занят думами и не говорил, что собирается делать. Алексашка предполагал, что Шаненя не будет сидеть сложа руки. Если не возьмет у Скочиковского железо на этой неделе — упустит его совсем. Все еще будет зависеть от того, пойдет ли Небаба сразу на Пинск или станет у Ясельды собирать новое войско.

Ховра поставила на стол толченку. Шаненя взял пару ложек, и на том все. Поднялся тяжело из-за стола и глухим голосом, не глядя на жену, спросил:

— Далеко заховала Устин крест?

— А что? — Ховра уставила на Ивана удивленные тревожные глаза.

— Давай его…

— Зачем понадобился? — у Ховры дрогнули губы.

— Надобен, баба, — решительно ответил Иван, тяжело глотая слюну. Он понимал, что и Ховре нелегко, что она догадывается, зачем понадобилось злато. — Живы-здоровы будем, золотарь Усте другой сделает.

Глаза у Ховры затуманились. Дрожащей рукой она заправила под платок выбившиеся волосы и, пряча от Алексашки лицо, подняла крышку сундука. Долго перекладывала рубахи, копошилась в рушниках, казалось, никак не могла найти нужного, хотя знала, где лежит Устин крестик. Наконец отыскала на самом дне тряпицу и, не глядя на Ивана, протянула руку.

Шаненя развернул тряпицу, и на ладони его сверкнул золотом массивный крестик. Он был отлит два года назад умелой рукой пинского золотаря Ждана. Он же оздобил его чеканкой и за работу взял куницами и соболями. Крестик Шаненя берег для Усти, когда девку замуж отдавать будет.

Ныло сердце Ивана Шанени, но выхода другого не видел. Правда, думал об этом и раньше. Ермола Велесницкий обещал отдать два серебряных кубка, если на то будет потреба. Пока решил к Велесницкому не заходить и приберечь кубки. Они еще пригодятся. Теперь же Скочиковский железо даст и в долг, если положит крестик в шуфлядку, что стоит у него в покое…