Белая масаи - [35]

Утром меня разбудило блеянье коз и странное журчание. Через вход в хижину я увидела мамину юбку. Между ее ног струился журчащий ручеек. Видимо, женщины здесь писали стоя, а мужчины, судя по Лкетинге, делали это на корточках. Когда журчание прекратилось, я тоже вылезла из хижины и пописала, присев за маньяттой. Затем я подошла к козам и посмотрела, как мама их доит. После традиционного чая мы сходили на речку и принесли пять литров воды.

Вернувшись, мы обнаружили в хижине трех женщин, которые, увидев меня и Лкетингу, сразу вышли на улицу. Мама была очень недовольна, потому что перед ними приходили и другие – и у нее в доме не осталось ни чая, ни сахара, ни воды. По законам гостеприимства каждому гостю следовало предложить чай или хотя бы стакан воды. Мама сказала, что все женщины расспрашивали обо мне. Раньше ею никто не интересовался, путь и теперь наконец оставят в покое. Я предложила Лкетинге сходить в магазин и купить хотя бы чай. Когда мы вернулись, перед хижиной в тени сидели несколько пожилых людей, являя собой образец безграничного терпения. Они сидели там часами и беседовали, зная, что мзунгу рано или поздно захочет есть и гостеприимство не позволит ей обойти вниманием пожилых людей.

Лкетинга, будучи воином, чувствовал себя среди стольких замужних женщин и пожилых мужчин не в своей тарелке. Он решил показать мне окрестности. По пути он называл мне названия встречавшихся нам растений и животных. Все вокруг было иссушено солнцем. Мы шли то по красной, твердой, как камень, земле, то по песку. На потрескавшейся земле встречались глубокие расщелины, а порой даже настоящие кратеры. При такой жаре мне вскоре захотелось пить, но Лкетинга сказал, что, чем больше воды я буду пить, тем большую жажду буду испытывать. Он отрезал от одного куста две ветки, засунул одну себе в рот, а другую протянул мне. Они отлично очищали зубы и помогали справиться с жаждой.

Моя широкая хлопковая юбка то и дело цеплялась за острые шипы. Через час я взмокла от пота и изнемогала от жажды. Мы пошли к реке, которую было видно издалека, потому что на берегах росли большие зеленые деревья. В высохшем русле я тщетно искала воду. Некоторое время мы шли вдоль русла, пока не увидели в некотором отдалении обезьян, которые испуганно прыгали по скалам. Подойдя к этим скалам, Лкетинга вырыл в песке ямку. Вскоре песок стал темным и влажным. Затем образовалась первая лужица, которая со временем становилась все прозрачнее. Утолив жажду, мы пошли домой.

Остаток козьей ноги послужил мне ужином. Сидя в полутьме, мы немного поговорили. Мама хотела как можно больше узнать о моей стране и семье. Иногда, заметив, что неправильно друг друга поняли, мы смеялись. Сагуна, как всегда, спала, тесно прижавшись к маме. Она уже привыкла к моему присутствию, но пока не позволяла до cебя дотрагиваться. В девять часов мы легли спать. Майку я не снимала, только юбку положила под голову вместо подушки. В качестве одеяла я использовала тонкую накидку, которая, впрочем, не защищала меня от утренней прохлады.

На четвертый день я ушла с Лкетингой на целый день пасти коз. Я была очень рада, что мне позволили с ним пойти, и очень этим гордилась. Следить за тем, чтобы козы не разбежались и держались вместе, оказалось очень нелегко. Иногда нам встречались другие стада, и я каждый раз удивлялась тому, что даже дети знают всех своих коз поголовно. Ведь животных было около пятидесяти, если не больше. Пастухи спокойно проходили километр за километром, а козы объедали и без того почти голые деревья. В обеденное время их приводили к реке на водопой, после чего прогулка продолжалась. Мы пили ту же воду, и в тот день она заменила нам пищу. Лишь вечером мы вернулись домой, и я, вконец уставшая и обгоревшая на палящем солнце, подумала: больше никогда! Я восхищалась людьми, которые делали это день за днем, всю свою жизнь. У маньятты меня радостно встретили мама, старший брат Лкетинги и его жена. По их разговору я поняла, что уважение ко мне возросло. Они очень гордились тем, что я справилась. В первый раз я заснула глубоким сном и проспала до самого утра.

Наутро, надев свежую хлопковую юбку, я выбралась из маньятты. Мама удивилась и спросила, сколько же у меня юбок. Я показала четыре пальца, и она спросила, не отдам ли я одну ей. У нее только одна юбка, и она носит ее уже много лет. Она была такая дырявая и грязная, что я легко ей поверила. Только мои юбки были ей слишком длинны и узки. Я пообещала привезти ей юбку из следующего сафари. По швейцарским меркам, одежды у меня было немного, но здесь человек, обладающий четырьмя юбками и десятью майками, выглядел почти наглецом.

В тот день я решила заняться стиркой. Мы пошли в магазин и купили «Омо». Когда воды мало, а песка много, стирать белье очень непросто. Лкетинга даже помог мне, хотя окружающие женщины и девушки, глядя на него, хихикали. За то, что ради меня он готов был подвергнуться насмешкам, я любила его еще больше. Здешние мужчины никогда не выполняли работу за женщин, которые должны были приносить воду, искать дрова и стирать одежду. Только свою кангу они стирали, как правило, сами.