Белая лебеда - [9]

…В тот вечер Дима призывал не пускать в Новый Город карьеристов и приспособленцев, жуликов и проходимцев…

— Дак их же тьма! — воскликнул Ленька. — Разве всех на Колыму сошлешь?

— Всех не всех, — глубокомысленно проговорил Дима, — а взять твоего отца… Еще неизвестно, кто он такой…

— Думаешь, мы забыли про те фотографии? — усмехнулся я.

— Пойди и донеси! — гневно выкрикнул Ленька.

— Сын за отца не отвечает, — подхлестнул спорщиков Федор. — Вон Пашка Дорожкин испугался, что исключат из школы, и отрекся от батьки.

— Ой, Федча, и длинный же у тебя язык, — не утерпел я. — Договоришься.

— Ага, говорить нельзя, думать — тоже, а дышать можно?

— Тебя за язык и в комсомол не приняли? — захихикал Ленька. — Как пить дать, за язык… Ха-ха-ха! Буль-буль-буль…

— Но я не то хотел сказать, Ина, — Дима взял девушку за руку и вывел на дорогу. — И в нашем белом дворце мы станцуем с тобой старинный сентиментальный вальс «Как свежи, как хороши были розы утром за рекой…»

Он подхватил Ину за руку, закружился с нею у колодца, а затем увлек ее к длинному двухэтажному дому, что угрюмо возвышался на пустыре. Когда они скрылись в проулке, Ленька вынул «поджегник» и сунул мне в руки. Самопал был тяжелым и теплым.

— Как говорится, он не терпел соперников! — Ленька нехорошо засмеялся. — Пойди хоть пугни этого Фанатика. Вырви у меня зуб, только мы и видели нашу Мурку. Он же шустряк, будьте у Верочки! Ха-ха-ха! Буль-буль-буль! Го-го-го-го! Га-га-га! У-у-уго-го-го! Буль-буль-буль!..

Он был связан с темным и опасным миром, который существовал где-то совсем рядом.

Ленька намекал, что ему известно о всех кражах в городе. Правда, на это он осмеливался в отсутствии Димы. Тот бы не потерпел такой глупой бравады. Танька не все понимала и злилась, требовала подробностей. У нее азартно вспыхивали глаза, и вся она подбиралась, как для прыжка. Но я-то знал, что Ленька врет. О таких вещах не болтают.

С каких-то пор меня начал раздражать этот булькающий смешок. Я схватил его за грудки и тряхнул, да так, что голова заболталась.

— Ты чего? Заревновал?

— Отцепись! — Ленька вывернулся из моих рук. — Не мешало бы всыпать этому баламуту! Буль-буль-буль!

Ха-ха-ха!..

Он вскинул руку с «поджегником», чиркнул коробком по спичке, пристроенной возле маленького отверстия в боку ствола, сверкнуло пламя, глухо чавкнуло, и в луну полетели ржавые гвозди.

Ленька, как всегда, расхристан, волосы у него взлохмачены, одна штанина внизу разодрана — босяк босяком, но мне нравились его беспечность, легкость, с какой он жил, и его привязанность ко мне.

— Я не о том хотел сказать! — передразнил Дмитрия приумолкнувший было Федор Кудрявый. — И чего выпендриваться? «Новый Город построим!» И, главное, на полном серьезе. Будто он один такой сознательный. Да строй себе и не кричи мне на ухо. Надеюсь, и в Новом Городе будут кабаки? Как ты думаешь, Ленча? Хо-хо-хо!..

Федор мечтательно шмыгнул носом, мотнул укороченной рукой и ловко сбил на затылок изрядно потрепанную кепку:

— Когда я на почте служил ямщико-о-о-ом…

— Бросьте куражиться, — возразил я, — Димка отличный парень. Просто ему хочется иногда вдоволь поговорить. Ну и пусть. У него мечта стать архитектором и строить дома, дворцы, стадионы, одним словом, Новый город. А где? Здесь ли, в Сибири ли, в тундре! Да! А у вас что? У Соски одно на уме: какую-нибудь шалаву подцепить. А у тебя, Кудряшка? В кабак забрести?

У нас у всех уличные прозвища, от которых никуда не денешься. Леньку дразнили Соской. Федора — Кудряшкой — за фамилию, Диму — Фанатиком за философствования, меня — сам не знаю почему прозвали Лунатиком. Может, за то, что я хорошо видел ночью? А Инке кличку дал Дима — Визгля. Любила она так неожиданно завизжать, что сердце холодело и волосы поднимались.

— А у тебя, Лунатик? — ехидно спросил Соска. — Как бы Инку отбить у своего лучшего друга, то есть у великого Фанатика! Буль-буль-буль!

— Не-е-е, — возразил Федор. — Он пьесу об Испании пишет. В артисты хочет затесаться…

Я вглядываюсь в темноту, в то место возле Инкиного дома, где за кустами стояла скамья. Всего один раз сидел я на ней, держал за руку девушку и говорил, говорил, лишь бы она побыла со мной еще чуть-чуть… Она была тогда в размолвке с Димой, но без конца расспрашивала о нем… А я в упоении расхваливал друга, лишь бы она слушала.

— С чего ты взял? — с серьезным видом возмутился я. — Тоже мне Нат Пинкертон.

— Не финти, Лунатик, — настаивал Федор. — Как-то зашел в твою пристройку, а на столе — черная тетрадь. Ну, я и зыркнул. Хочешь, слова песни придумаю? Будут же там петь.

— Посмотрим на твое поведение, — поддразнил я Федора…

…Из проулка выскочила Инка с ведрами. Она попросила меня достать воды. И улыбнулась только мне одному. Я в этом был уверен. И эту улыбку никто-никто не заметил! Я весь загорелся — вот как бывает! Яростно принялся спускать ведро, тянуть цепь вниз.

— Что, у Фанатика горлышко пересохло? — хихикнул Ленька, и его раскосые глаза нагловато блеснули.

Инка и ему улыбнулась.

— Ленечка, ты хоть бы животик прикрыл.

И Ленька чуть смешался, запахнул рубаху. Эта его покорность в разговоре с Инкой давно настораживала меня. Неужели и он? Почему, почему она всем нужна? Вон Танька ушла, и никто не заметил.