Белая кошка в светлой комнате - [3]

– С какой целью? – фыркнул Гена. – Ограбления не было, все цело.

– Тогда я бы назвал данный инцидент крупным хулиганством, – не соглашался Вадик. – Но покушение – это сильно круто. Стрелявший даже не ранил Самойлова.

– Ничего себе – хулиганство! – возмутился Гена. – Обойму выпустил и сбежал! Точно, это покушение, только смысл его непонятен.

– Не спорь, Вадик, – разворачивая машину, сказал Щукин. – Действия стрелка квалифицируются как покушение на убийство. Тебе напомнить? Убийство – это умышленное причинение смерти другому человеку, а покушение – это когда некое лицо пыталось осуществить преступление, то есть убить, но не довело его до конца по не зависящим от него обстоятельствам. Например, патроны кончились.

– Ой, да знаю я все наши закорючки, но не согласен с ними! – со свойственным ему максимализмом воскликнул Вадик. – Суть в чем? Если он пришел завалить Самойлова, почему не завалил? Ну, да, бывает, сразу и не попадают, правда, с большого расстояния. Но ведь стрелок-то находился в гараже! Не прятался, не боялся, что его узнает Самойлов. Хорошо, не попал раз… ну, два… пусть три раза не попал, но не семь же! На фиг тогда стрелять?

– Я думаю, стрелок припугнул Самойлова, – вывел Гена.

– В данной истории меня настораживает другое, – произнес Щукин. – У Самойлова нет заклятых врагов, у которых был бы повод убить его или припугнуть, следовательно, трудно будет установить мотив. А стрелок пришел, имея мотив.

– Ничего, ночь переспит, вспомнит, с кем в детском саду горшками дрался, глядишь, и тайный враг найдется, – успокоил Вадик. – Нет, не понимаю! Почему он стрелял? Или даже так: почему он не попадал?

Молчание. А что тут скажешь?

Почти два дня Щукин провел в раздумьях, которые с полным основанием можно назвать философскими сетованиями на жизнь. Только-только он почувствовал себя уверенно, увидел в глазах коллег уважение, начал готовиться к дальнейшим удачам, как вдруг судьба состроила рожу: держи невыигрышное по всем статьям дело. Зацепок нет, как и нет мотива, нет ни одного подозреваемого, нет даже идеи, при помощи которой можно набросать хотя бы приблизительный план расследования. Зато есть улики – гильзы и пули. Но где тот пистолет, из которого выпустили семь пуль, у кого? Перспектива маячит не радужная: Щукин покрутится, побегает, затем положит дело на полку, то есть оно останется нераскрытым, как уже было неоднократно. Недавний успех забудут, Архипу Лукичу снова прилепят ярлык бездарного следователя.

Щукин открыл окно, гроздья белых цветов акации висели прямо перед ним, в кабинет вползал тонкий аромат. Архип Лукич протянул руку, сорвал кисть акации и поднес к носу. А вон и первые пушинки полетели, скоро без очков станет невозможно выйти на улицу – тополиный пух закует город, как в вату, люди будут ругаться, жаловаться на аллергию и с нетерпением ждать спасительных дождей. А Щукин в отличие от многих любит тополиный пухопад, может часами наблюдать за беспорядочным полетом белых хлопьев и удивленно поднять брови на вопрос: «Чем же они вас привлекают? Наверное, оторванностью от основания – от дерева. Летят они себе и летят, и куда их занесет ветер – не знают». Куда Щукина приведет новое дело, он тоже не знает.

Из показаний свидетелей, которых опросили Вадик и Гена, ничего не ясно. Выстрелы слышали, мужчину в черном плаще и в шляпе видели немногие. Он вышел из гаража (не бежал!) и скорым шагом ушел в сторону балки. Балка – место безлюдное, заросшее растительностью, но и там, то есть напротив нее, живут люди. Вадик и Гена опрашивали всех, вдруг кто-то заметил «шутника», ведь выстрелы слышны далеко, наверняка они испугали людей.

Щукин взглянул на часы. Время подходило к концу рабочего дня, а Валентин Самойлов не явился. Почему? Неужели он не заинтересован в расследовании? Или все же нечаянно выяснил, что стрелявший был не мужчиной, а женщиной? И теперь Валентин попросту не хочет скандала с женой? Такое вполне может быть.

2

За руль села Муза, Валентин был не в состоянии ничего делать. Приехав домой, она нашла мужа в удручающем состоянии. Не то чтобы он запил, ныл или трясся от страха, нет. Валентин соответствовал слову «мужчина», умел держать себя в руках, а переживал внутри, правда, при этом становился угрюм и молчалив. Лучше б посуду побил, поскандалил, ну хоть как-то выплеснул ком ужаса, который пережил два дня назад и который продолжал удерживать его в плену. Когда Муза к нему обращалась, Валентин старался быть таким, как раньше, но… Как раньше, он уже не будет. Что-то с ним произошло невообразимое, событие, которое не под силу осмыслить разумом, и, хотя все кончилось благополучно, Муза чувствовала это «что-то» у себя за спиной. Оно притаилось и замерло в ожидании удобного момента…

Сначала Муза не поверила рассказу Валентина. Но увидев следы от пуль, услышав рассказы соседей о ночных выстрелах, она едва не умерла. Родного, любимого, ненаглядного Валентина могло не стать! Муза не представляла себе жизни без мужа. Собственно, без него жизнь ей вообще не нужна. «Я люблю» – это не просто слова, это океан счастья, который выпадает одному человеку из миллиона. Счастье выпало ей. Конечно, благосклонности Музы добивались многие другие парни, с ее внешностью можно было выйти замуж за толстый кошелек, и такие кошельки бегали за ней. Но Муза ценила себя дороже самого толстого кошелька. Она и сейчас помнит первое знакомство с Валентином, будто это произошло вчера. Произошло это на улице, на остановке. Она собралась ехать к одному парню на день рождения и вдруг услышала: