Белая дыра - [4]

Он жил в стране, где сдерживание хищнических инстинктов было государственной политикой. И когда эта страна развалилась, он увидел в согражданах то, что многие не видели или старались не замечать, — хищников и травоядных, выпущенных из клетки. Он понял лукавство, заключенное в святых словах. Свобода означала лишь право на хищение, право съесть или быть съеденным — и ничего более.

Это смутное время ударило в первую очередь по ВПК. Завод, было, и в самом деле попытался перейти на выпуск стиральных машинок, но не выдержал конкуренции: его стиральные машинки отчего-то взрывались. Тогда Прокл еще не слышал в себе чужой голос и предложил главному инженеру запустить в производство свой металлоискатель. Инженер чертежи взял, похмыкал, почесал тыкву, но ничего не сказал, а вскоре уехал на историческую родину. А чертежи в суматохе переезда не вернул. Историческая родина. Странное понятие для человека, знающего, что все мы — выходцы из Африки, в разной степени выцветшие негры. Если заглянуть во тьму веков, с ума сойти, сколько этих исторических родин было у каждого. У человека одна историческая родина — наша общая, крохотная планетка. Ну, да хрен с ними, с политиками.

Невинное, мальчишеское хобби, с тех пор как перестали выдавать зарплату, превратилось в маниакальную страсть. Найти клад стало для Прокла единственной надеждой изменить собственную жизнь, не прибегая к хищению.

Однажды в ночь с субботы на воскресенье, он как обычно лежал в своем коконе и смотрел на звезды, пытаясь вспомнить бабушкин рассказ о неждановских кладах. Было ли это состоянием полусумасшедствия, когда какая-то часть мозга спит, а какая-то бодрствует, то ли действительно память внезапно прояснилась, но он услышал бабушкин шепот: она рассказывала о каменном кресте на старинном кладбище, под которым вместе с хозяином лежит чугун, наполненный золотыми монетами. И так внятен и вкрадчив был голос, что Прокл вздрогнул и внимательно посмотрел на небо. Это не был сон, потому что все созвездия горели на своих местах. Он вглядывался в близкий космос, поджидая падающую звезду.

И звезда упала.

Это была странная меланхоличная звезда. Короткохвостая, летящая задом наперед, и так медленно, что можно было успеть загадать все желания. Но столько желаний у Прокла не было. Частое созерцание ночного неба, Вселенной, воспитывает в человеке скромность. Ну, отыскать клад, о котором нашептала давно умершая бабушка. Ну, построить в Сардониковом урочище дом и жить там вдали от людей. Что еще нужно?

А болид все падал, падал, падал. И когда он скрылся за чернотой бора, Прокл напрягся, ожидая взрыва и землетрясения. Но было по-прежнему тихо. Прокл сориентировался в ночи и подумал, что именно в той стороне, куда упала тихоходная звезда, и была Неждановка.

Сколько же в родных черноземах позарыто железа, чугуна и алюминия! И только золотом и серебром бедна родина Прокла. Между тем нужно было как-то жить, что-то есть и чем-то оплачивать свой угол в полуподвале. Вот и подался Прокл на Бич-авеню. Там-то он и увидел Мишку, старого костолома. Вывалился из старого «Запорожца» с фирменным знаком «Мерседес» шкаф с кейсом, элегантно захлопнул дверцу ногой и недоверчиво оглядел угрюмые ряды безработного пролетариата. Важно нахмурил морду и заспешил к дому политпросвещения с чрезвычайно деловым видом. Весь из себя упакованный, белый шарф развевается на ветру. Одеколоном от него разит, как соляркой от трактора.

— Хряк, ты? — окликнул его в сомнении Прокл.

— О, Шайкин-Лейкин! — обрадовался старому товарищу бывший стоппер. Как дела? Все мяч пинаем или как?

— По-разному, — скромно ответил Прокл, — когда мы пинаем, когда нас пинают.

— А у меня — полный ажур. Представь себе: владелец пятнадцати библиотек. Не халям-балям.

— Библиотек? — удивился Прокл. — Зачем тебе библиотеки?

Хряк сурово посмотрел на часы и сказал веско:

— Потом объясню. На аукцион опаздываю. Хочешь — идем со мной. Поболтаем.

Голландский метод к удивлению Прокла Шайкина, вдруг попавшего из своего полуподвала в мир предпринимателей, заключался в том, что первоначальная цена за лот уменьшалась, таяла, как Снегурочка на весеннем солнце. Процедура тем не менее была нудная и долгая — шаги были воробьиными. И тогда самый мудрый из членов комиссии по приватизации не выдержал и, ерзая на стуле от нетерпения, мрачно посоветовал:

— Надо бы спросить, собирается кто покупать эту новостаровскую библиотеку или нет.

При этом он посмотрел на часы, как бы показывая, что, кроме разбазаривания государственной собственности, лично у него есть дела и поважнее.

— Господа, намерен ли кто из вас приобрести этот лот? — спросил лысый, усилием воли подавив зевок разрушительной силы. Казалось, еще немного и рыхлый человек взорвется изнутри от нечеловеческой скуки. После обеда торги обещали быть повеселее: на продажу выставлялся завод, производящий торпеды.

— Вот он купит, — лениво ткнул пальцем Хряк в товарища по команде.

— Спроси его, сколько даст за библиотеку, — вновь посоветовал председательствующему мудрый член, — а то мы тут до рассвета торговаться будем.

Прокл густо покраснел, достал тощий кошелек, заштопанный леской ноль-один, пересчитал деньги и сказал тихо: