Бегун на стометровые дистанции - [3]

— Красиво отдыхали, ничего не скажешь.

— Кстати, на шестом этаже сгоревшего Дома актера официально была разрешена в своем роде хулиганская банда, которая по тем временам позволяла себе что угодно. И когда в страну приезжали зарубежные деятели вроде Уэллса или Поля Робсона и осторожно намекали на нашу свободу слова, им отвечали: «Да что вы, сами посмотрите!» Брали за руку и вели на шестой этаж, где неслось просто бог знает что. В шестидесятые годы мы играли с Мишкой номер под названием «Переводчик»: он говорил на абракадабре, а я якобы переводил, рецензируя при этом все на свете. Позволяли себе, например, такие шутки: правда ли что в Москве архитекторы строят большой подземный переход от социализма к коммунизму? Помню, мы как-то поменялись с питерской командой, они играли здесь, а мы поехали в Ленинград. Был бешеный успех, в первом ряду сидели Акимов, Товстоногов, Райкин, Меркурьев и так далее. И вот после выступления устроили банкетик, на котором Аркадий Исаакович нам сказал, что все замечательно, потрясающе, но вообще этим заниматься не надо. Как?! «Понимаете, — говорит, — то, что вы сейчас показали, я тоже могу, но не делаю. Вы весь пар выпускаете здесь, а его надо тратить на профессию». Очень мудрые слова, прошло дикое количество лет, а я их помню. И он не врал, не кокетничал. Когда в ЦДРИ или других залах готовились очередные посиделки на Старый Новый год, а это были шикарные вечера, для которых все придумывали номера, шутки, то Аркадий Исаакович на аудитории для своих позволял себе только проверить новый номер. Никаких специальных хохм для элиты.

— Но вообще актерская профессия — это почти узаконенное тщеславие, трудно, наверное, себя сдерживать или вас не заносит?

— А ты вслушайся: в самом слове «тщеславие» есть ответ — это тщетность славы, если вдуматься в составляющие. Вот когда тщеславие упирается в круглосуточную тщетность, завоевание славы, то это, наверное, катастрофа. Тогда любые приемы во имя нее идут, нет табу, нет запретов, лишь бы стать так называемой звездой. Сейчас же такое невыносимое количество звезд, что это уже не небосклон, а огромная помойная яма космоса. И, главное, эпитеты какие употребляют. «Великий» теперь просто тьфу, раз плюнуть. Но если говорить о нашей профессии, то великих артистов я лично мог бы назвать два с половиной человека. Если, конечно, брать от настоящей планки этого эпитета. Смоктуновский — да, Гриценко — тоже. Николай Гриценко действительно великий артист, я его знал буквально с момента первых своих шагов в Театре имени Вахтангова и видел, что это такое по интуиции и совершенно божескому вдохновению. Есть способные люди, а если еще и упертые и по-настоящему, глобально занимаются делом, приспособлены к нему психофизически, то они в течение четырех лет хорошо обучаются и из них получаются профессиональные актеры. Таких очень много. Когда это великое, божеское — это совсем другое. И все навыки дают возможность только как-то втиснуть свое божественное дарование в рамки и структуры взаимоотношений с режиссером, театром, драматургическим материалом и так далее. Вот таким был Гриценко. Этого артиста не назовешь самым большим интеллектуалом, я его очень хорошо знал и даже дружил с ним. Николай Олимпиевич был сложной личностью, а не идеальной фигурой, и как человеческая особь неравноценен тому, что он производил в искусстве. Но то, что он делал на сцене, было гениально. Причем диапазон, амплитуда его дарования была бесконечна: от совершенно потрясающих острых ролей и маски «Турандот» до «Идиота». И при этом его не распирало тщеславие, как нынешних самозваных звезд.

— Почему вы в последнее время к кино остыли и на сериалы не откликаетесь? Вас наверняка и без всяких проб снимали бы, только соглашайтесь.

— Пробы — это вообще глупость, сейчас их, кажется, уже и нет. Когда режиссер берется за картину, зная, кого он хочет снимать, это одно дело, а когда у него сто пятьдесят Джульетт, это ерунда. Например, покойный Миша Швейцер начал снимать «Золотого теленка», для того чтобы Юрский сыграл Остапа Бендера. А когда тоже покойный Ленечка Гайдай снимал свои «12 стульев» он перепробовал на Остапа пол-Москвы, в том числе и меня. Но вообще, если меня приглашали в картину, то, как правило, не пробовали. Да я не так уж много и снимался. Вот Севка Шиловский начал делать «Миллион в брачной корзине», зная, что меня будет снимать. И все эльдаровские картины тоже были без проб.

— А экранная ваша проекция не мешала? Ведь роли имеют свойство тянуться шлейфом за артистом и в жизни, а ваши киногерои…

— Сам я очень целомудренный… Наивный, целомудренный, чистый.

— Ну да, с двумя Саскиями на коленях, как вас в персональном эссе живописали…

— Но скандалов никаких не было. Мне тут недавно принесли сценарий, очередные 45 серий: ну, естественно, главный режиссер театра, молодая жена-актриса да еще и молодая любовница. И там была сцена, где он в кабинете, на рояле с ней живет. Спрашиваю: «А кто будет играть молодую героиню?» — «Саша Захарова». Я ответил: «Нет, с дочерьми друзей на рояле не могу…» (смеется). Отказался.