Бегство от Франка - [35]

— Теперь можешь расслабиться. Нас взвесили и нашли достаточно легкими. Никто нас здесь не ищет, — засмеялась Фрида.

— Я думала, что они и в самом деле хотят арестовать нас, — вздохнула я, когда мы отъехали на несколько метров.

— Я поторопилась и не заметила, что тут два контрольных поста. Моя попытка проехать мимо их насторожила. Но как только мы пустили в ход свое обаяние, они сразу подобрели.

— Этот пограничник напомнил мне одного знакомого и даже вызвал у меня симпатию.

Асфальт был похож на разрезанную, мокрую велосипедную камеру, натянутую между нашей «хондой» и гостиницей в Праге. Оставалось только позволить этой резине тянуть себя.

— Чужие лица иногда так похожи на лица тех, кого я знала или встречала, — сказала я. — Из-за этого я больше думаю о том, кого я когда-то видела, чем о том, кого вижу в эту минуту. Если воспоминание приятно, я и держусь соответственно. Иногда это бывает кстати, вот как на границе.

— Кофе остыл. Плесни мне немного горячего, — попросила Фрида.

Мотор гудел утробным басом. Подъем оказался нелегким испытанием для коробки передач. Колеса монотонно постукивали по швам бетонного покрытия. Что-то было не так с трейлером справа от нас. Он плевался серым дымом и страшно рычал. Ландшафт справа неожиданно заволокло белым туманом. Словно где-то за горизонтом закипел, переливаясь через край, огромный котел.

— Он напомнил тебе отца твоего ребенка, каким тот был в свое время? — вдруг спросила она.

— Да, у него такой же рот. Этот чех… да, рот тот же, — сказала я. — Меня поразило, что он нисколько не изменился, хотя и стал старше. Несколько мгновений я была даже уверена, что это он.

— Почему ты порвала с ним?

— Боялась, что не выдержу. Он ждал от меня чего-то, чего я не могла ему дать. Очень было тяжело.

Дорога устала от подъемов на холмы, и теперь мы катили по ровному месту. Спидометр показывал сто сорок километров.

— А ты? Чего ждала ты… чего он не мог тебе дать?

— Мне хотелось, чтобы он дал мне все, чего мне недоставало, — призналась я.

— Другими словами, все или ничего? И ты выбрала ничего?

— После грузовика осталось только ничего.

— Как он к этому отнесся? — спросила она.

— Не знаю.

— Ты не поинтересовалась? Но ты могла бы это заметить.

— В то время… я перестала владеть языком. Была уверена, что не способна выразить даже самую простую мысль.

— Из-за этого у тебя до сих пор иногда встречаются казенные фразы? Из-за того, что ты не доверяешь своему языку?

Она хотела лишь безобидно пошутить, но я обиделась. Ведь я только что доверила ей то, чего не знал ни один человек.

— Ты никогда не говорила ему, что любишь его? Хотела, чтобы он сам разобрался в твоих чувствах? Да? — продолжала она, словно не заметила, что я замкнулась.

— Примерно так, — призналась я.

Пошел снег. Мышцы моего живота протестовали уже много километров, но Фрида не сбавляла скорости. Вскоре мимо нас в густом снегу промелькнул дорожный знак, кажется, на нем было написано — Теплице. Потом немного посветлело и вынырнула грубо состряпанная вывеска ночного клуба. В одном месте я прочитала желанное слово Эдем, заключенное в облезлое сердце, в другом — над разбитыми окнами в металлических рамах было написано Касабланка. Вывеска с надписью Кэмл, сделанная в духе ковбойских фильмов, лавки со скучными вещами из пластика на одиноких полках, выцветшие рождественские ниссе и фигурки героя фильма «Инопланетянин», которые были в продаже уже не меньше десяти лет. Покупателей нигде не было видно.

— Скажешь его имя?

— Зачем? Ведь это было уже очень давно…

— Затем, что, по-моему, это для тебя важно.

Появились обветшалые доходные дома, некоторые с разбитыми окнами. Они рядами стояли вдоль шоссе. Очевидно, заброшенные и необитаемые, но кое-где, словно тени, мелькали признаки человеческой жизни.

— Стейнар… — неохотно сказала я. Это прозвучало очень отчетливо. — Его звали Стейнар!

Я оказалась не готовой к этому. Такого у меня и в мыслях не было. Но они вынырнули словно брошенные фарфоровые куклы, почти без одежды. У первой были белые трусы и голые бедра. Тонкие голени болтались в слишком широких голенищах белых ковбойских сапог на высоком каблуке. Несмотря на такое странное зрелище, я представила себе Долли Дакк в ее башмаках, изображенных во всех комиксах. Кукольные груди этих девочек были вздернуты до самой шеи, и розовые кружевные блузки трепыхались на ветру, как паруса у потерпевших крушение судов. Тонкие синеватые руки торчали в стороны, точно стальные спицы в незаконченном вязании.

Сперва я не поверила своим глазам. Эти девочки в снегу вдоль дороги не могли быть настоящими! Их было столько, что я не могла их сосчитать. Замерзшие, полуголые, с гротескно накрашенными лицами. Большинство толклись возле пунктов обмена валюты с большими окнами, выходящими на шоссе, и припаркованных рядом трейлеров и легковых автомобилей. В пунктах за стеклом сидели те, кто был в состоянии купить себе место в этой теплой витрине. Большинство из них еще не достигло возраста, когда наступает уголовная ответственность. Некоторые сидели в одном белье, только что не голые. На голове каждой куклы в разных местах была намалевана кроваво-красная щель. Если забыть о географическом положении этой щели на голове куклы, ее можно было принять за рот или гениталии. Впрочем, тем, кто останавливался, это было безразлично. Белые, обесцвеченные волосы у большинства кукол были уложены в затейливые прически.