Бегство от Франка - [102]

— Убирайся из машины. И из моей жизни! — прохрипела я.

— Куда ты от меня денешься, — засмеялась она.

Свет погас. Ярость вырвалась на свободу. Плечи и руки подчинялись своим законам. Я била по чему-то то мягкому, то твердому. Не думая о ее реакции или о возможном сопротивлении. Но чем меньше было сопротивление, тем неистовее я наносила удары.

— Убирайся! — в конце концов заорала я и с силой распахнула дверцу машины.

Удар по голове заставил меня рухнуть на сиденье. И тут же у меня по лицу потекло что-то теплое. Не могу сказать, чтобы мне было больно. Тогда — нет. Но мой мозг отреагировал так, словно произошел взрыв. Я понимала: она ждет, чтобы я упала, тогда она отнимет у меня ключи и исчезнет вместе с машиной. Нужно было защищаться, пока не поздно, поэтому я, собрав последние силы, снова начала ее бить. Ожесточенно, слепо, с силой, которая ждала выхода всю мою жизнь. Я била, била и била. Пока снова не вспыхнул свет, осветив эту операционную для автомобилей.

Кто-то чем-то вытер мне лицо. Это был сторож. Фрида исчезла. Но в руке у меня были зажаты ключи от «хонды CR-V».

Дама под крюком в потолке

Мое состояние было похоже на похмелье, хотя не помню, чтобы я выпила хотя бы каплю. Дворник проводил меня в медицинский пункт на первом этаже. Юная сестра в белом халате, погасив сигарету, выбрила мне часть волос и аккуратно наложила швы. Если надеть соломенную шляпу, никаких следов драки видно не будет. Принимая душ, нужно надевать на голову не меньше трех пластиковых пакетов.

Оказалось, что дворник в состоянии произнести несколько слов по-английски. Там, в этом темном гараже, я бы не колеблясь назвала его языковым гением и хорошим человеком. Ему явно было меня жалко, он показал на дверцу машины и на мою голову. Сейчас мне было трудно говорить с ним о Фриде. Кроме того, она вполне могла подослать его, чтобы спасти меня, ведь она видела, что натворила. Может быть, сидит сейчас в ближайшей гостинице и наблюдает оттуда за происходящим? Она меня знает. Знает, что я чувствую. Что думаю. После случившегося она, несмотря ни на что, могла спросить:

— Ты не ждешь телефонного звонка или электронного послания из издательства? Они с тобой свяжутся, вот увидишь.

Она обращалась со мной, как с каким-то персонажем романа, подумала я. Придумывала меня, словно я была частью ее мыслей, ее замысла. Месяц за месяцем она пыталась лепить мой характер и по своему желанию вставлять меня в рукопись. Разве не она постоянно внушала мне мысль, что я пишу бестселлер? Даже смерть Франка она использовала в своих целях! Что она делала в последние дни, после того как мы узнали, что Франка нет больше в живых? Может, она вычеркивала и вносила в рукопись изменения без моего ведома — и теперь роман стал совершенно другим?

Самым ужасным было то, что в настоящее время, по словам Фриды, рукопись была уже отправлена, и я совершенно не помнила, как собиралась ее закончить. Фрида отослала все в издательство без моего ведома. Может, она изобразила меня беспомощной жертвой, подававшей ей кофе, пока она вела машину? Не исключено даже, что она сделала себя главным действующим лицом. Или позволила ликвидировать и расчленить меня только ради того, чтобы сделать историю более занятной? Или с холодным расчетом отправила меня в Дрёбакский пролив, чтобы разузнать, о чем Франк думал в последние минуты?

Так или иначе мне требовалось мужество. Я надела темные очки, соломенную шляпу и вышла из дома. Нельзя сказать, чтобы союзники Фриды совсем оставили меня в покое. Я вдруг подумала о преследователях Франка. Где они сейчас? Хотелось надеяться, что спешащие во всех направлениях люди выступят в качестве моих личных телохранителей. В случае нападения мне больше не на кого было надеяться. Однако по виду прохожих нельзя было сказать, что хоть один из них кинется меня защищать. Правда, иногда в людях просыпается чувство ответственности. Я читала о таких случаях.

На лужайке парка стоял настороженный черный дрозд. Он как будто сосредоточенно прислушивался к чему-то по другую сторону земного шара. Воспитательницы в приюте всегда говорили нам, что покойник обычно возвращается в облике птицы, которую мы увидели первой. В то время мне страстно хотелось знать хотя бы одного покойника, чтобы он мог явиться мне в облике красивой птицы с блестящими глазами. Но после того грузовика у меня уже не было такого желания.

Однако сейчас, идя через площадь, я смотрела на черную птицу с желтым клювом и думала: Франк! Птица освободилась от земных пут. Она поднимала и опускала хвост, вытягивала шею и прислушивалась, словно ждала телефонного звонка. И, наверное, ей позвонили. Потому что через мгновение она исчезла.

Разве Фрида не приписывала Франку дурные качества, которых у него не было? И разве я не впитывала жадно все, что она говорила, дабы найти извинение своему поступку? Но Франк был всего лишь добрый и неприкаянный фантазер. Неуверенный жизнелюб, придумавший собственный мир и неспособный причинить зло своим близким. С моей стороны было подло настаивать, чтобы он ушел от Аннунген. Это был настоящий террор. Франк никого не мог оставить. Мне следовало это понять.