Бегство из психушки - [11]
– Сейчас вам надо отсюда бежать.
– Почему?
– Нежков поручил мне написать на вас посмертный эпикриз. Вы обречены.
– Куда же мы побежим?
– Для начала вы поживете у меня, а потом мы что-нибудь придумаем.
– Нет, нет, – возразил Виталий. – Жить вы будете в пустующем доме моего деда в деревушке Яблонька. Это недалеко отсюда – пешком дойдем. Чтобы вас приняли за сезонных рабочих, начнете чинить крышу этого дома – она здорово прохудилась, стены утеплите, смените электропроводку, зимний туалет оборудуете. Отпустите бороды, загорите и приживетесь в этой деревне как свои. В этой деревне всего две старухи живут, остальные либо умерли, либо разъехались.
– Кошкаров – художник, а Вородкин – поэт, вряд ли они умеют работать топором и пилой.
– Научатся, это дело нехитрое. Трудотерапия восстановит им психику лучше любого лекарства. Их, как утопленников, среди живых искать не станут. Раз вы поэт, то и напишите прощальное письмо, – обратился он к Вородкину. – Мол, мы с другом устали от жизни, не видим в ней смысла и не хотим больше мучиться. Прощайте и простите. Придумайте что-нибудь пожалостней, так чтобы слезу прошибало.
Вородкин достал бумагу и шариковую ручку, спрятанные в ножке кровати, и, стоя на коленях, стал писать на табуретке. Писал он медленно, обдумывая каждое слово.
– Вот и все, – протянул он Виталию листок.
Виталий прочитал прощальную записку и уважительно покачал головой:
– Сильно написано, я и сам чуть не расплакался. А теперь нам пора.
Они вышли из палаты.
– Идите вперед, – сказал Виталий Софье. – Я сейчас.
Он бесшумно проскользнул в дежурку и вернулся оттуда с ключами, которые вытащил из кармана спящей медсестры Седовой. Осторожно, на цыпочках они прошли к входной двери, Виталий открыл ее ключом, и все вышли на улицу. Виталий снова закрыл дверь, и беглецы растворились в темноте.
Глава 5. Пустующий дом
Пустующий дом в деревушке Яблонька находился на берегу озера, у мелководья, поросшего камышом.
Они вошли в пятистенок, и Виталий зажег свечу.
– Раздевайтесь догола, – сказал он Кашкарову и Вородкину. – Оденетесь вот в это, – он достал из скрипучего славянского шкафа старую одежду и бросил ее на пол.
Пока Антон и Алексей подбирали себе одежду, он взял их больничное облачение, прощальную записку и пошел по берегу в сторону психбольницы. В зарослях, подходящих к самой воде, он бросил одежду беглецов на землю, а их прощальную записку придавил к камню ключами, украденными у Седовой.
Возвращаясь к дому, Виталий услышал голос Алексея Вородкина.
– Софья Николаевна, пожалуйста, я вас очень прошу, отведите меня обратно в больничную палату. Я не дописал цикл баллад. Они спрятаны под линолеумом в углу.
– Вашей психике нужны только малые формы – эпиграммы и четверостишия, в крайнем случае – басни, а поэмы ее разрушают, – ответила Софья. – Вы заметили, что все авторы поэм немного не в себе?
– Сейчас я затоплю плиту, – сказал вошедший в дом Виталий, – мы с вами попьем горячего чая с малиной и ляжем спать. А вы, Софья Николаевна, идите в больницу. Вы дежурный врач, и вам надо быть на рабочем месте.
Софья пошла в больницу. Кабинет ответственного дежурного был пуст. Софья прилегла на диване в комнате отдыха и незаметно для себя уснула.
Ее разбудил телефонный звонок. Софья взяла трубку и посмотрела в окно. Светало.
– Вас беспокоит медсестра Седова. В дверь седьмого отделения стучится фельдшер Изеринский, но я не могу ему открыть, потому что у меня пропали ключи. Придите, пожалуйста, и откройте ему дверь своим ключом.
– Хорошо, я сейчас.
Софья поднялась с дивана. Из комнаты отдыха она прошла в кабинет дежурного врача. На столе лежала записка:
«Софья Николаевна! Вы спали, и я не хотел вас будить. Отдохните. Я сделаю обход больницы один. Отв. деж. Анатолий Фильчаков».
Софья пошла к седьмому отделению. У входных дверей стоял фельдшер Изеринский. На нем был белый халат с закатанными по локоть рукавами, руки с вздутыми венами цепко держали контейнер со шприцами и ампулами.
Изеринский улыбнулся, блеснув железной фиксой.
– Доброе утро, Софья Николаевна. Галка Седова куда-то ключи подевала, так что пришлось вас будить. Вы уж простите ее, непутевую.
– А вы зачем сюда пришли? – спросила Софья.
– Как это зачем? Уколы вашим буйным больным делать, по распоряжению самого акадэмика. Должен заметить, что в акадэмике чувствуется настоящая армейская хватка, думаю, что званием он не ниже полковника. Очень твердый мужчина, хоть и стар. Но, как говорится, старый конь борозды не портит. Он мне очень напоминает генерала Юрия Петровича Кукурузу, который лежал у нас на третьем отделении. Тот, бывало, выйдет из своей палаты в коридор и начинает командовать медсестрами и санитарками: «Смирно! На месте шагом марш! Направо! Прямо! Налево! Ложись! Упал, отжался! Встал! Упал, отжался!»
– А какие препараты назначил академик моим больным?
– Кошкарову – коголог с аминазином, а Вородкину – просто аминазин. Говорит, что в самой Москве так психов лечут.
«Через два-три часа после укола аминазина с когологом сердце останавливается, словно от приступа стенокардии, – подумала Софья, открыла дверь своим ключом, и они вошли в седьмое отделение. «А потом я напишу посмертный эпикрызм спрячу концы в воду»
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.