Беглец - [5]

Месяц давно скрылся за деревьями. Снегопад обернулся настоящей метелью. В кромешной тьме разум диктует цвета и формы: он знает, что снег белый, а лошадиная грива густая. Испуганная кобыла плясала, готовая подняться на дыбы. Дыхание паром валило из ноздрей, а смерзшиеся ресницы дрожали.

Навен заметил на крупе лошади неглубокую рану. Кобыла явно не была настроена дружелюбно. Юноша выпрямился и посмотрел прямо в выпуклые, до краев полные ужаса глаза лошади.

«Сталь и огонь сильны», – учила Мирта. – «Но сильнее огня и стали может быть только слово». Его незачем кричать, размахивая руками. Необязательно рисовать на камне или плести из жестов. Достаточно знать, как произнести его правильно.

Ни звука не слетело с едва шевельнувшихся губ. Кобыла всхрапнула, застригла ушами, но заметно посмирнела. Она позволила взять себя под уздцы и увлечь под уклон в темную штольню.

От удивления сэр рыцарь даже рот открыл. Он совершенно не ожидал найти свою лошадь, особенно не прилагая усилий. Кобыла тоже признала хозяина и наверняка удивилась бы, если бы умела.

– Она цела? – едва скрывая волнение, спросил Леннарт.

– Царапина, – парень позволил себе улыбку, похлопывая лошадь по шее.

Навен отчетливо ощутил запах пряной копченой колбасы. Без церемоний он отстегнул от седла сумку и принес к огню. Вместе с колбасой в белую тряпицу оказались завернуты ломоть сыра и горбушка серого хлеба. Леннарт подтянул сумку к себе за ремешок, перевернул и потряс. На камни пещеры звонко шлепнулась фляжка, в которой весело плескалась жидкость.

Отвинтив тугую крышку, Навен с интересом понюхал содержимое. Он ничуть ни усомнился, почуяв субстанцию, знакомую не только аптекарям и алхимикам.

– Праведники так лихо разбавляют спирт? – продолжая улыбаться, спросил он.

На что рыцарь неожиданно смутился и тут же пустился в пространные рассуждения о грехе лжи, гнуснейшим примером которого является подмена благородных напитков водой в разных пропорциях. В конце же заверил, что если доберется живым до того проходимца на материке, продавшего ему эту дрянь, – проучит гада как следует.

Разделив припасы поровну, поели молча. Навен не верил в сообразительность кобылы. Не слышал, чтобы кони как собаки шли по следу. Но высказывать свои опасения не спешил. Равно как и не торопился развеять или укрепить их, осмотрев окрестности.

Утренний лес встретил Навена непролазными сугробами. Снег, наверное, перестал едва-едва. Лекарь зачерпнул закопченным наплечником девственно-чистую белизну и вернулся в грот. Новая порция зелья, по ощущениям, была гаже предыдущих, но Леннарт вытерпел все без сетований.

Дольше торчать в лесу – подвергать себя ненужной опасности. Навен погрузил пациента на кобылу, затоптал угли, и все поднялись на поверхность. Как ни просил рыцарь, они не вышли к тому месту, где случилась стычка. Навен не собирался выкапывать шлем и щит. Обошли они и проклятую каторжную дорогу, где звери наверняка уже разорвали на клочки труп возницы.

К полудню показалась просека. Навен чувствовал хищные взгляды, прикованные к раненому, но ни одна тварь не осмеливалась броситься. Словно что-то незримое оберегало их в пути. Чья-то покровительственная добрая воля.

Аромат стряпни появился задолго до того, как остроконечная крыша таверны показалась из-за холма. С заднего двора раздался леденящий душу визг, за ним глухой удар и отборная портовая брань.

От угла прямо к лесу мчала здоровенная свинья, оставляя за собой карминовый след и непрерывно вопя. Секунды хватило сообразить, что обезумевшая от ужаса и боли скотина не свернет. Леннарт отстегнул и сунул Навену в руки меч, который тот тут же бросил в снег.

Лошадь встала на дыбы, оскользнулась, что-то хрустнуло, и она начала заваливаться. Не будь рыцарь из Корлада ранен, он смог бы выровнять свою кобылу, сместившись в седле. Но вместо этого Леннарт со стоном опрокинулся назад. Навен принял его на руки как дитя и съехал в неглубокую канаву.

Окровавленная свинья просвистела мимо и скрылась из виду, когда на дорогу выскочил разъяренный хозяин таверны со стремительно наливающейся шишкой на лбу.

– Навен? – удивился тот, заметив парня, помогающего незнакомому рыцарю подняться на ноги. – Если ты за мясом, то вон оно улепетывает. Волков кормить. Лови. Сколько я вбухал в эту тварь? Денег, времени, мать ее… заботы!

– Говоря о заботе, – перебил Навен. – Мой приятель ранен и с трудом держится в седле. Не мог бы ты одолжить нам свою телегу?

– Не мог бы, – ехидно отозвался тот. – Я не комит какой-нибудь. Я ленник! Тут все мое. И земля, и дом, и телега, и та паршивая свинья. А знаешь, как я все это нажил? Никому ничего не давал задаром.

– Свинья была, кстати, вполне себе, – Навен нарочито мечтательно смежил веки. – Студень, окорока, корейка, грудинка, ребрышки… Мягкой кожи на сапожки жене. Или кому угодно.

– Сука ты, – буркнул хозяин таверны, и, ссутулившись чуть не до земли, поплелся к дому.

Леннарт тяжело дышал. Сделав несколько самостоятельных шагов, он вдруг рухнул на колени как подкошенный. Издав звук, похожий на жалобный всхлип, рыцарь уставился прямо перед собой. Когда Навен уже начал опасаться за раны Леннарта, заметил, куда именно рыцарь смотрит.