Беглец - [4]

Включилось главное поле и вес покинул Центаурус. Корпус корабля издал протестующий стон и структура напряжений перераспределилась сама собой. Изогнутые опоры для приземления не несли больше нагрузки; легкое дуновение ветра уносило грузовик в небо.

Контроль сообщил с вышки управления: «Ваш вес теперь равен нулю: проверьте калибровку.»

Сондерс поглядел на свои приборы. Подъемная сила поля была точно равна весу корабля и показания приборов согласовывались с общим распределением загрузки. Такая проверка, например, могла обнаружить присутствие спрятавшегося на борту корабля – приборы были чувствительны к этому.

«Один миллион, пятьсот шестьдесят тысяч, четыреста двадцать килограмм,» прочитал Сондерс на индикаторе нагрузки. «Очень хорошо – разница в пятнадцать кило. Впервые у меня недогрузка. Вы могли бы взять побольше конфет для ваших пухленьких подружек в порту Ловел, Митч.»

Помощник пилота только болезненно усмехнулся. Он никак не мог до конца загладить одну темную историю на Марсе, которая создала ему совершенно незаслуженную репутацию человека, предпочитающего монументальных блондинок.

Ощущения движения не было, но Центаурус теперь падал в летнее небо, как будто его вес не только нейтрализовался, но и сменился на обратный. Для наблюдателей внизу он был быстрой искусственной звездой, серебряным шариком, пробирающимся между облаков. За ним голубизна атмосферы переходила в вечную темноту космоса. Как бусинка, движущаяся по невидимой нити, грузовик следовал узору радиоволн, которые вели его от мира к миру.

Это, подумал Сондерс, был его двадцать шестой взлет с Земли. Но удивление не покидало его, оно перерастало в ощущение мощности, которая давала ему возможность, сидя здесь, за контрольной панелью, управлять силой, превосходящей даже мечты древних человеческих богов. Не было двух одинаковых стартов: некоторые происходили на рассвете, некоторые ближе к закату, некоторые с покрытой облаками Земли, некоторые при ясном, сверкающем небе.

Космос сам по себе был неизменен, но Земля никогда не повторяет своих узоров и никто не видел дважды один и тот же ландшафт или одно и тоже небо. Внизу Атлантика вечно катила свои волны по направлению к Европе, а над ними – но так далеко внизу для Центауруса! – сверкающие группы облаков двигались под напором ветра. Англия начала сливаться с континентом, а линия Европейского берега становилась короче и туманней, скрываясь за кривизной земного шара.

На западной границе смутное пятно на горизонте было первым намеком на Америку. Одним взглядом Капитан Сондерс мог охватить весь путь, который прошел Колумб полтысячи лет назад.

В молчании беспредельной силы корабль рвал последние связи с Землей.

Для внешнего наблюдателя только след энергии, которая тратилась, казался тусклым красным сиянием от радиационных килей по окружности судна, когда тепло, выделяемое от масс-преобразования рассеивалось в космосе.

«14:03:45,» записал Капитан Сондерс аккуратно в вахтенный журнал.

«Скорость отрыва достигнута. Курсовая девиация незначительна.»

Небольшое пояснение к сделанной записи. Скромные 25,000 миль в час, которые были почти недостижимой целью первых астронавтов, теперь кажутся незначительными, поскольку Центаурус еще ускорялся и мог продолжать наращивать скорость. Но эта величина имеет глубокое психологическое значение. До этого момента, если бы упала мощность, они могли упасть на Землю. Но теперь гравитация уже не могла взять их в плен: они вышли в свободный космос и могли выбирать планету. Практически, конечно, они дорого бы заплатили, если бы выбрали не Марс и не доставили груз согласно плану. Но Капитан Сондерс, как все космонавты, был основательно романтичен. Даже в таком эксплуатационном рейсе, как этот, он мог иногда помечтать о звенящем великолепии Сатурна или мрачных пустынях Нептуна, освещенных светом далекого солнца.

Через час после взлета, согласно принятому ритуалу, Чамберс оставил курсовой компьютер и приготовил три стакана, которые лежали под крышкой стола для диаграмм. Когда они выпили традиционный тост за Ньютона, Оберта и Эйнштейна, Сондерс подумал о том, как родилась эта маленькая церемония.

Космические экипажи проводят ее последние шестьдесят лет: возможно, это идет от легендарного ракетного инженера, который сделал следующее замечание, «Я сжигаю за шестьдесят секунд больше алкоголя, чем продается во всем этом вшивом баре.»

Два часа спустя последняя курсовая коррекция, пришедшая от станции слежения на Земле, была введена в компьютер. С этого момента до самого Марса они неслись вперед, предоставленные сами себе. Любопытно, что мысль об одиночестве вызывала веселое возбуждение. Сондерс посмаковал ее в уме. Здесь просто было их трое – и больше никого на миллион миль.

В таких обстоятельствах взрыв атомной бомбы едва ли мог потрясти больше, чем скромный щелчок двери кабины пилотов ….

Капитан Сондерс никогда в жизни не был так поражен. С возгласом, который вырвался у него прежде, чем он успел его подавить, он вскочил со своего сиденья и взлетел на целый ярд прежде чем остаточная гравитация корабля опустила его назад. Чамберс и Митчел, напротив, вели себя с традиционной Британской флегматичностью. Они повернулись на своих сиденьях, уставились на дверь и стали ждать, какие действия предпримет капитан.