Беги, хватай, целуй - [72]

– Не знаю.

– Вопрос ведь простой.

– Думаю, да, – сказала я со вздохом. – Но дело не в тебе. Дело во мне.

Джейк едко рассмеялся.

– Я не лгу! – закричала я. – Это правда! Ты заслуживаешь женщины, которая бы тебя любила. А я и сама не знаю, та ли я женщина. Но я не хочу, чтобы ты меня возненавидел! – Я заплакала, что само по себе уже смехотворно, поскольку я его бросала, а не наоборот. Ведь когда плачет инициатор разрыва, это всегда выглядит лицемерно. – Прости, – сказала я, положила на стойку бара деньги за пиво, поцеловала Джейка в щеку и ушла.

7

На обратном пути я купила пачку «Кэмэла» с фильтром. Придя домой, я поставила песню «Это не я, детка» и курила перед открытым окном. Я пыталась добиться того, чтобы мужская твердость Боба Дилана и его изоляционистские наклонности проникли в меня через осмос, пока я слушаю слова песни:

Отойди от моего окна,

Трогай на своей скорости,

Я не тот, кого ты хочешь, детка,

Я не тот, кто тебе нужен.

Однако в середине второго куплета я слишком сильно вдохнула дым, закашлялась и погасила сигарету.

Я выключила музыку, закрыла окно и уставилась на телефон. Рано или поздно придется рассказать родителям про Джейка, и я не видела причин это откладывать. Лучше уж огорчить их сейчас, чем оставить им надежду на наши серьезные отношения.

Сняла трубку мама.

– Что нового? – спросила она.

– Я рассталась с Джейком.

– Почему? – послышался голос отца.

Они всегда так делают – оба снимают трубку, а я думаю, что говорю с одним из них.

– Потому что ничего путного из этого не вышло. Сначала мы прекрасно ладили, но потом стали без конца ссориться, и я поняла, что без него мне будет лучше, чем с ним. К тому же Джейк страдает маниакально-депрессивным психозом.

Я ждала, что отец набросится на меня с упреками, но первой заговорила мама:

– Похоже, ты тщательно обдумала свое решение.

– Что?

– Она права, – сказал пала. – Не имеет большого смысла оставаться с человеком, который не может сделать тебя счастливым.

– Ты хочешь сказать, что не расстроена?

– Нет.

– До чего же ты независимая личность, – сказала мама. – Ни за что не останешься с человеком, если он тебя не устраивает. Многие девушки остались бы, но только не ты.

Я чуть не сказала маме, что в девяти случаях из десяти, когда ситуация развивалась не так, как мне нравилось, это лишь подстегивало меня остаться, но не хотелось ее огорчать, поэтому я произнесла лишь:

– Спасибо.

На следующий день за ленчем Сара спросила меня, не хочу ли я пойти петь с ней на улицах. Дело в том, что у них с Джоном предыдущей ночью вышла ужасная ссора, и она решила, что исполнение музыки на публике поможет ей прийти в себя. Мои музыкальные способности можно назвать в лучшем случае средними, но я подумала, что надо поддержать подругу, так что после работы заехала домой, взяла кларнет и поехала к ней, на остановку у Четвертой Западной улицы.

Двигаясь от платформы к южному коридору, я услыхала неспешные, скорбные звуки аккордеона.

До сих пор Сара ни разу не играла при мне, и я подозревала, что она играет не слишком хорошо. Ее музыка звучала несколько нестройно и тоскливо, но пела она чистым высоким голосом – это была баллада о любимом, которого теряешь. Дойдя до входа в коридор, я увидела подругу: она сидела на табурете с аккордеоном на коленях, а открытый футляр с мелочью лежал перед ней. Два подростка, деловая женщина, какой-то бродяга и рабочий-путеец смотрели на нее с разными выражениями лиц – от восторга до отвращения. Сара кончила петь, и женщина зааплодировала, но больше никто ее не поддержал.

– Как дела? – спросила я, становясь с подругой рядом и открывая футляр с кларнетом.

– Неплохо, – сказала она. – Успела собрать около двух долларов.

– А сколько времени ты здесь сидишь?

– Час.

Я смочила мундштук инструмента и прикрепила его к кларнету. Сара дала сигнал начать песню Клезмера «Свадебный танец». Мелодия оказалась невероятно быстрой и сложной. Я училась играть на кларнете только до шестого класса и не изучала музыкальную теорию, но в тот момент изо всех сил старалась не отстать от подруги, так что целых три из каждых четырех нот звучали согласно с ее мелодией.

В середине песни мимо нас бодро прошел очень деловой яппи и бросил в сторону футляра монету в двадцать пять центов, но та упала на пол, примерно в футе от бродяги. Глаза мужика загорелись, когда он ее увидел. И вот он стал медленно вытягивать носок ноги, как балетный танцор, пока не наступил большим пальцем на монету, а затем потащил ее к себе со скоростью примерно дюйм в минуту. Хотя бродяга делал вид, что поглощен музыкой, движения его были настолько нарочитыми, что он, казалось, хочет привлечь внимание к своей проделке. Подтянув ступню к себе, он так же демонстративно наклонился, поднял монету и положил себе в карман. Потом постоял около нас еще несколько минут, после чего медленно, вразвалочку пошел по платформе.

Мы с Сарой посмеялись и продолжали играть. Мы играли два часа, исполнив еще некоторые из ее песен и вдобавок «Изумительное благоволение», «Хатикву» и песню Тома Уэйтса «Пьяный рояль». Мы решили закончить наше выступление старым религиозным гимном «Поезд повезет меня домой», которому научил ее Эван. Я аккомпанировала и подтягивала с Сарой припев, который состоял из повторяющейся восемь раз подряд фразы: «Я еду домой». И хотя я знала, что это об Иисусе, у меня не было ощущения, что я богохульствую. Мелодия оказалась простой и нежной, и чем больше я пела, тем больше она меня успокаивала. Наши голоса заполняли туннель, и Сара была такой красивой, когда играла. Впервые за долгое время я не чувствовала себя одинокой.