Беги, если сможешь - [80]

Добравшись до дома, я наконец позволила себе расплакаться. Оказывается, это Гаррет украл у меня Лизу — человек, который каждый вечер садился за мой стол и улыбался мне! Я чувствовала себя преданной, но еще хуже было понимание, что я сама не увидела, что происходит. Теперь многое стало ясно: почему у Лизы после каждого визита портилось настроение, почему ее зависимость усилилась. Мне было больно думать, что она мне не доверилась. Это был непростой период: я заканчивала резидентуру, Пол недавно заболел. Достаточно ли я ее поддерживала? Во всяком случае, пыталась: я каждый день спрашивала, как у нее дела, и старалась проводить с ней время, мы вместе ходили в группы по преодолению горя (где она в основном молчала). Но чувствовала ли она мою поддержку? Неужели я так слепо доверяла Гаррету, что не поняла, кем он является на самом деле? Мне было больно еще и потому, что я любила его всем сердцем, словно собственного сына. Теперь же мне хотелось его уничтожить, — но это уже дело полиции.

Дома я свернулась на диване и позволила себе поплакать над тем, что на меня напала собственная дочь. Мне вспомнилось, как она навещала меня в больнице в Нанаймо, как отвернулась от меня. Удастся ли нам с ней когда-нибудь оставить этот случай в прошлом?

На следующее утро мне позвонили из полиции. Они побеседовали с Аароном, и тот заявил, будто я ворвалась в центр и грубо вела себя с его сотрудниками. Лиза же отказалась подтвердить, что Гаррет изнасиловал ее. Я попыталась оправдаться, но понимала, как неубедительно звучат мои слова. Хуже было то, что теперь в полиции считали, что я все выдумала, а значит, у моего дела было мало шансов.

— Они четко дали понять, что вас в центре видеть не хотят, — сказал полицейский. — Мы понимаем, что вы расстроены тем, что ваша дочь там живет, но ей это, похоже, нравится. Лучше вам туда не ходить.

Он был прав. Мне нечего там делать.

На работе я с головой погрузилась в проблемы пациентов — мы встретились с карьерным консультантом Брендона и диетологом Джоди. Состояние Франсин стабилизировалось, но она все еще пребывала в депрессии и легко возбуждалась. Я немного посидела с ней — она опять звала меня Анжелой, с хихиканьем рассказывала о каком-то обнаженном портрете и твердила, что нам необходимо снова съездить в Мексику. Когда я собралась уходить, на лице ее появился испуг.

— Мне не нравится эта гостиница, — заявила она. — Я хочу домой.

Я напомнила ей, что это больница, и она расплакалась. Я гладила ее по плечу и пыталась успокоить, но ничего не помогало — тогда я принялась рассказывать ей о Мексике, о прозрачном синем море и белом песке, о том, как тропический ветер треплет платье и волосы и ласкает загорелую кожу. Наконец она заснула, печально улыбаясь.

Ко мне в кабинет заглянул Кевин.

— Я получил твое сообщение, но было уже поздно звонить. Все в порядке?

— Да, я хотела тебя кое о чем попросить, но разобралась сама.

Я уже решила, что не хочу рассказывать о произошедшем накануне.

Он вопросительно взглянул на меня.

— Ты уверена?

— У меня сейчас очень много дел. — Я указала на горы бумаг на столе. — Пытаюсь со всем разобраться.

Он кивнул:

— Ну, тогда хорошего дня.

Он явно не знал, как себя вести, и мне хотелось сказать ему еще что-нибудь, но тут у меня зазвонил телефон. Он вышел.

На следующее утро я готовила себе чай и размышляла о Франсин — ее наконец-то удалось определить в хороший дом престарелых, где проводились занятия живописью, — когда в саду раздался шум. Я посмотрела в окно, но ничего не увидела. Думая, что это кошка, я выглянула в сад. Дверь за мной захлопнулась. Я позвала кошку и осмотрела сад, но тщетно. В саду у соседей включился фонарь с детектором движения — из-за кошки или чего-то еще? Я напрягла слух, пытаясь услышать чьи-нибудь шаги. Где-то завелся мотор, взвизгнули шины, и машина уехала.

В ту ночь я с колотящимся сердцем просыпалась от каждого скрипа. На следующее утро я попросила коллегу прикрыть меня на работе и позвонила Эми Крукшенк. Оказывается, накануне с ней связались и доложили о разговоре с Аароном, поэтому она была в курсе дела.

С трудом сдержав раздражение, я объяснила, что ничего не придумала. Она держалась очень спокойно и профессионально и пообещала, что с Гарретом еще поговорят. Однако если Лиза не заявит на него, вряд ли что-то удастся сделать, а мы обе сомневались, что она на это пойдет. Потом Эми сказала, чтобы я не показывалась в коммуне и предоставила полиции во всем разобраться. Пока что я только усложняю положение. Я согласилась.

Кроме того, я рассказала ей о шумах в саду и машинах, разъезжающих около моего дома. Она предложила мне на всякий случай установить сигнализацию. Мне понравилась эта идея, и после нашего разговора я обзвонила несколько фирм и договорилась, чтобы ко мне приехал установщик. Остаток дня я пыталась занять себя делами, но то и дело замирала, погрузившись в свои мысли. Меня преследовали слова Лизы: «Все началось, когда мне было тринадцать».

Когда я представляла себе Гаррета с Лизой и думала, сколько раз оставляла их наедине, меня захлестывало чувство вины. Невыносимо было думать, что ему все сошло с рук, и он сможет растлить еще какую-нибудь девочку.