Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [118]

На этой стадии общества свобода договора была на самом деле средством, которое удерживало общество вместе. Договор был тогда формой, через которую собственник осуществлял свою свободу, и это было в то же самое время средство покончить с изоляцией, в которой каждый собственник себя обнаруживал. «Это опосредование, заключающееся в том, что я обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле, составляет сферу договора».[582] По словам Гегеля, поэтому договор — это форма, в которой общество признает собственность и посредством которого собственники образуют общество.

Для более позднего развития капитализма характерно, что юридические категории свободы договора и свободы торговли полностью оторвались от своего социально-экономического основания, и таким образом юридические категории сделались абсолютными. Свобода договора, посредством которой обеспечивалась свободная конкуренция, стала механизмом, который эту конкуренцию уничтожал. Правовая теория и практика, даже еще больше в Европе, чем в Соединенных Штатах, отделяла юридическое понятие «свободы торговли» от социально-экономических требований. Свобода договора стала средством и обоснованием формирования промышленных объединений, предвещавшим конец свободной конкуренции. Таким же образом свобода торговли выродилась в механизм сохранения экономических привилегий и прерогатив. Ее существование утверждалось даже в тех отраслях промышленности, в которых из-за огромного капитала, вкладываемого в один завод, никто посторонний не мог и надеяться создать конкурирующий бизнес, так как он не мог собрать необходимый капитал. Свобода торговли была извращена до лозунга о защите экономических прерогатив и против государственного вмешательства.

Это — одна сторона развития, но есть и вторая, которая, возможно, еще более характерна. Свобода договора, хотя долгое время оспариваемая, подразумевала право сформировать профсоюзы и противопоставлять власти монополиста коллективную власть труда. Свобода торговли также подразумевает право любого предпринимателя покинуть объединение и восстановить свою экономическую свободу, так или иначе подвергающую опасности монополистические владения. Хотя это право утратило большую часть своего фактического содержания, оно все еще допускает образование конкурирующего бизнеса, еще раз подвергающего опасности монополистические привилегии. Эти права принимают особенно опасную форму монополистических привилегий в периоды спада и депрессии. Чем более совершенной и жесткой становится структура экономики, тем более чувствительна она к циклическим изменениям. Тяжелая депрессия неизбежно разрушает монополистические позиции. Картели будут распущены, аутсайдеры останутся в стороне, профсоюзы предотвратят сокращения заработной платы, защищенной неприкосновенностью договоров. В такие периоды свободный договор, свобода держаться в стороне от монополистов превращается в главное оружие против них.

Кроме того, новые технологии требуют огромных инвестиций, которые предполагают риски и могут и не принести доход. Только богатые и влиятельные корпорации будут в состоянии сделать такие инвестиции, и их готовность сделать их будет зависеть от того, какую защиту они получат — от беспощадной конкуренции и неблагонадежности, даже от конкуренции как таковой. Они могут даже потребовать — и так это и происходит — определенных гарантий от государства в виде гарантий прибыли или товарооборота, разрешения списать инвестиции за короткое время, даже в виде прямых субсидий. Посторонние, новые конкуренты, профсоюзы — все эти проявления свободы торговли и договора являются тогда помехой. Они должны быть устранены.

Для обеих сторон поэтому — для широких масс и мелкого бизнесмена, с одной стороны, и монополистических сил — с другой — вмешательство государства в экономическую жизнь становится главной проблемой. Широкие массы и мелкий бизнесмен будут обращаться к государственной машине за защитой. Они будут требовать вмешательства в свободу договора и свободу торговли, чтобы остановить монополизацию или даже распустить существующие промышленные объединения. Этим требованием они просто следуют воззрениям классических экономистов. Но в такой ситуации монополисты потребуют отмены свободы договора и свободы торговли. Они будут настаивать, что право промышленных предприятий выходить из картелей или оставаться в стороне от них означает крах экономической системы. Они будут указывать, что свобода организованного труда увеличивает затраты производства и таким образом цены на предметы потребления. Они поэтому потребуют полной отмены экономической свободы.

В период монополизации новой вспомогательной гарантией собственности является уже не договор, но административный акт, форма, в которой осуществляется государственное вмешательство. Но поскольку это так, то именно форма и содержание мер государственного вмешательства приобретает теперь высшее значение. Кто должен вмешиваться и от чьего имени — теперь становится самым важным вопросом для современного общества. Владение государственной машиной — это, таким образом, кардинальная позиция, вокруг которой вращается все остальное. Это единственно возможное значение первенства политики над экономикой. Должно ли государство сокрушить монополистические владения, должно ли оно ограничивать их ради масс, или же вмешательство должно использоваться для того, чтобы усиливать монополистические позиции, помогать окончательному объединению всего бизнеса, деятельности в сети промышленных организаций? Должно ли государство стать оружием, посредством которого массы станут абсолютно зависимыми от политики его промышленных империй?