Бега - [42]

— Почти все, — уточнил Лавровский. — Рассказывать, действительно, преждевременно.

— Раз так, то и не надо, — не стал настаивать генерал. — Этим балаболам сообщите, когда время придет. А мне, честно говоря, и ни к чему голову забивать — политики в этой истории, слава богу, нет.

— Как это нет? — возмутился Малинин. — Разве Никольский не брал денег от революционеров?

Черевин рассмеялся:

— Взять-то взял, да надул их. Письмо Тихомирову прислал издевательское. С разбойниками, пишет, у вас не вышло, теперь с проститутками попробуйте… Коля Никольский шутник преизрядный! Ещё на Кавказе этим прославился. Мы ведь с ним вместе в 20-м стрелковом батальоне служили. В моей роте был.

Смысл издёвки Малинин понял. Ещё в университете ему довелось читать, ходивший по рукам, "Катехизис революционера", написанный Михаилом Бакуниным. Брошюра эта для достижения поставленных целей призывала революционеров объединяться с разбойниками и проститутками. Да, похоже, настоящую русскую жизнь великий бунтарь Бакунин и его ученики знали плохо.

Черевин был явно в превосходном настроении. Воспользовавшись этим, Лавровский попросил:

— Петр Александрович, ваше содействие требуется.

— В чём именно?

Лавровский объяснил.

— Толково, — согласился генерал. — Пойдём, что ли в зал, хватит им из пустого в порожнее переливать. Обедать уж пора.

При появлении грозного генерала споры смолкли. Алексей протянул Колюбакину пакет, запечатанный сургучными печатями:

— Спрячьте в несгораемый шкаф, Александр Васильевич. Пусть до завтра там полежит.

Николай Сергеевич Пейч, не скрывая радости, одобрил:

— Наконец-то вняли голосу благоразумия. А то я уже твердить устал — хранить у себя такие бумаги небезопасно, всякое может случиться.

— В пакете бесценные документы, — со значением сказал Черевин. — Они указывают на подлинного зачинщика всей этой мерзкой истории. Надеюсь, здесь их сохранность обеспечена?

Пейч, отвечающий за охрану ипподрома, заверил:

— Не сомневайтесь, ваше превосходительство. Несгораемый шкаф не хуже, чем в банке Ротшильда — в Лондоне покупали… Вечером все двери беговой беседки запираются на замки. Ночью бега охраняют смотритель и двое сторожей.

— Так, хорошо… А ключи от всех дверей у кого имеются? — спросил Черевин.

— У меня, Павла Павловича и смотрителя бегов, — доложил Пейч.

— Ну, в вас с господином Приезжевым я не сомневаюсь. а вот смотритель… Мы вот как сделаем, для надежности. Заберите у него ключи — пусть у меня пока побудут… А теперь и к Тестову пора — давно я его поросят с гречневой кашей не едал…

Перед отъездом, Черевин незаметно передал ключи от беговой беседки, изъятые у смотрителя, Алексею.

Посмотрев ему в след, Лавровский проворчал:

— Нет, чтобы с собой пригласить к Тестову. С вечера маковой росинки во рту не было, а в кармане — вошь на аркане.

Малинину тоже жутко хотелось есть, сейчас он бы и от рубца с гороховым киселём из "Праги" не отказался. По опыту зная, что в таких случаях лучше всего заняться чем-нибудь интересным, спросил:

— Так кто, по-твоему, за бумагами придёт? Феодосиев?

Вместо ответа, Лавровский протянул ему лист писчей бумаги:

— Читай.

— "Нет нужды перечислять всё полезное, что сделал я, Александр Колюбакин, для Московского Императорского общества любителей конского бега за годы своего вице-президентства. Всё это вам прекрасно известно, как и моя щепетильность в денежных делах. Но в последнее время по Москве усиленно распространяются гнусные слухи обо мне. Ложь! Все это ложь! Но я устал от неё. Поэтому твёрдо решил уйти…" — прочитал Малинин. — Что это такое? По стилю и смыслу предсмертная записка.

— Нет, друг мой. Это прошение Колюбакина об отставке, которое он, по его собственным словам, начал было сочинять позавчера.

— Где ты его нашёл?

— У Коли Американца, вместе с подробным планом квартиры Колюбакина в Камергерском переулке.

— Выходит это…

— Получается, что именно так, — вздохнул Лавровский. — Ладно, пошли Пашку Чернова искать. У меня до него дело. Да и должок за ним, если не на "Яр", то на "Перепутье" потянет…

Когда совсем стемнело, они вернулись на ипподром, который, по заверениям Пейча, надёжно охраняли смотритель бегов и два сторожа. В другое время, может быть, так и было. Но сегодня сторожа основательно засели в "Перепутье" — накануне бегов все имеющие маломальское отношение к ипподрому были там самыми желанными гостями, публика щедро угощала их в расчете получить сведения о "верной лошадке". А к смотрителю, по просьбе Алексея, заглянул в гости Чернов, прихвативший с собой пару штофов смирновский. И вскоре смотритель был уже не в состоянии смотреть за чем-либо.

Закрыв за собой входную дверь, включили потайной полицейский керосиновый фонарь "бычий глаз". За ним пришлось заехать в сыскное. Лавровский, вначале, хотевший было захватить самую обычную свечу, теперь оценил это весьма удобное приспособление — луч не рассеивается в стороны, а заслонка позволяет закрывать свет, не гася фонаря.

Алексей велел Малинину спрятаться за портьерой в приемной, а для себя облюбовал крохотный чуланчик в канцелярии.

— Входи, как только я зажгу фонарь, — давал Алексей наставления другу. — Револьвер заранее приготовь.