Бега - [33]

— В точности, как Титкова и Байстрюкова, — заметил Лавровский.

— Точно, — согласился Карасёв. — Его рука. Свалил Абдулу и бегом к воротам. А на улице извозчик ждал. Кабы не это, он, подлец, на одной ноге далеко не ушёл.

— Уверены, что не промахнулись? — спросил Малинин.

Аристарх Матвеевич нежно погладил массивный полицейский "Смит-Вессон", лежавший рядом с ним на диване:

— Он меня, отродясь, не подводил.

— Полицию вызвали? — поинтересовался Алексей, опасавшийся, что Карасёв решил скрыть и это убийство.

— Пришлось, — вздохнул старик. — Куда уж тут денешься. Околоточный с доктором уже подъехали, сейчас в дворницкой. Теперь Игнатия Францевича ожидаем.

Замайский не заставил себя ждать. Узнав, что случилось, только покачал головой:

— В рубашках мы с вами, Аристарх Матвеевич, оба родились. Вы, потому что после встречи с Колей Кавказским живы остались, а я…

Алексей без труда представил незавидное будущее участкового пристава, случись с Карасёвым беда. Начали бы разбираться и выяснили — несколько месяцев, почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, по поддельным документам проживал преступник, которого ищет полиция всей Российской Империи… Увольнение со службы, в лучшем случае.

— Пойдёмте, проведём обыск номера преступника, — распорядился пристав.

В номере обнаружилось много интересного. Коробка американских сигарет. Тех самых — турецкий табак, ручная скрутка, изобретение мистера Филиппа Мориса. Несколько бутылок ямайского рома.

Врач из Тверского полицейского дома, маленький толстый человечек, который приезжал в "Черныши" в прошлый раз, открыл одну из них, отхлебнул изрядно и авторитетно заявил:

— "Капитан Морган". Именно его и пили переписчики перед смертью. Только это не отравленный — миндалем не пахнет.

— Какая досада, что свидетели не запомнили номер извозчика, — сокрушался Замайский.

Алексей пришел ему на помощь:

— Номера не знаю. Но не сомневаюсь, что это Андрей Чесноков. Живёт на постоялом дворе Голубева, возле Тверской заставы

Оставив помощника составлять протокол, пристав немедленно отправился на поиски Чеснокова.

К Лавровскому подошел коридорный Спирька:

— Алексей Васильевич, а к вам, часа два назад, барин заезжал.

— Какой ещё барин?

— Высокий такой, волосы назад зачёсаны, со стёклышком в глазу. Да они вам-с ещё записочку оставили. Вот-с. — Спирька протянул ему карточку, оказавшуюся визиткой Аркадия Иволгина. На ней каллиграфическим подчерком было написано: "А.В.! Нам необходимо срочно переговорить. Весь день буду в канцелярии общества".

— Мы, пожалуй, здесь не нужны. — подошел Лавровский к Аристарху Матвеевичу. — Если, что — мы на бегах.

— Подожди, Лёша. А ты точно никому кроме Феодосиева не рассказывал, что я отыскал убийцу?

— Никому. А что?

— Да, понять не могу. Как он Кольку Американца известить умудрился. Ведь с бегов-то Феодосиев на конюшню графа Воронцова-Дашкова поехал. И до сих пор там.

— А вы откуда знаете?

— Откуда, откуда… Попросил кое-кого проследить, вот и проследили.

Павла Павловича Приезжева они нашли в канцелярии на первом этаже беговой беседки. С помощью Иволгина и Пейча он готовился к завтрашнему заседанию, так называемой, комиссии сорока. Эта комиссия Московского Императорского общества любителей конского бега, в которую входили сорок наиболее уважаемых членов общества, постоянно проживающих в Москве, собиралась каждую субботу, для обсуждения всех текущих дел. Приезжев, Иволгин и Пейч ещё раз просматривали приходно-расходную книгу, счета от подрядчиков и поставщиков и ещё целую кипу каких-то бумаг.

— Посмотрите на это безобразие, — оторвавшись от работы, Приезжев протянул им свежий номер "Современных известий". — Опять.

На третьей полосе было напечатано продолжение фельетона "Кому на бегах жить хорошо?". Прочитав его, Лавровский убедился, что некоторые строчки, несколько, отличаются от тех, что были на украденных им листах. Видимо, по памяти восстанавливали, подумал он. Понятно, почему курьера к графине Оршанской посылать не стали. Но ведь это означает, что автор…

— А мне удалось выяснить, кто скрывается под псевдонимом "Свой человек", — на лице Иволгина сияла радостная улыбка. — Мы с племянником издателя сегодня завтракали в "Эрмитаже". Он случайно проговорился. Это некая госпожа Смородина Мария Васильевна. Она заведует конторой газеты.

Приезжев, которому Аркадий, судя по всему, рассказал о своем открытии раньше, скептически покачал головой:

— Не верю, господа. Право, не верю. Дама, пишущая о бегах, да ещё с такими подробностями…

Лавровский, не понаслышке, знавший о многих тайнах редакционной жизни, возразил:

— В газетах принято, когда материал собирает один, а фельетон пишет совсем другой.

Разумеется, он не стал рассказывать о том, как в мае Николай Иванович Пастухов отправил его к черту на кулички — в Мещеру, что на границе Московской, Рязанской и Владимирской губерний. Надо было набрать побольше разных сведений о разбойнике Ваське Чуркине, роман-фельетон о котором решил написать сам Пастухов.

— Мне удалось у… э… достать две рукописных страницы фельетона. Похоже, что на них правка, внесенная заказчиком. Вот они.

— Великолепно! Это просто великолепно! — Иволгин вскочил с места. Глаза его лихорадочно сверкали. — Сейчас мы попробуем узнать, чья это рука.