Бег - [22]

Г о л у б к о в. Никуда, конечно, никуда! Все кончено! И мы сейчас все придумаем! Как же ты жила здесь, Сима, без меня? Скажи мне хоть слово!

С е р а ф и м а. Я измучилась, я не сплю. Как только ты уехал, я опомнилась, я не могла простить себе, что я тебя отпустила! Все ночью сижу, смотрю на огни, и мне мерещится, что ты ходишь по Парижу, оборванный и голодный... А Хлудов больной, он такой страшный!

Г о л у б к о в. Не надо, Сима, не надо!

С е р а ф и м а. Ты видел мужа моего?

Г о л у б к о в. Видел, видел. Он отрекся от тебя, и у него новая жена, а кто – совершенно неинтересно... И... так лучше, и ты свободна! (Кричит.) Хлудов, спасибо!

Х л у д о в и Ч а р н о т а входят.

Х л у д о в. Ну вот, все в порядке теперь, а? (Голубкову.) Ты ее любишь? А? Искренний человек? Советую ехать туда, куда она скажет. А теперь прощайте все! (Берет пальто, шляпу и маленький чемодан.)

Ч а р н о т а. Куда это, смею спросить?

Х л у д о в. Сегодня ночью пойдет пароход, и я с ним. Только молчите.

Г о л у б к о в. Роман! Одумайся! Тебе нельзя этого делать!

С е р а ф и м а. Говорила уже, его не удержишь.

Х л у д о в. Чарнота! А знаешь что? Поедем со мной, а?

Ч а р н о т а. Постой, постой, постой! Только сейчас сообразил! Куда это? Ах туда? Здорово задумано! Это что же, новый какой-нибудь хитроумный план у тебя созрел? Не зря ты генерального штаба! Или ответ едешь держать? А? Ну так знай, Роман, что проживешь ты ровно столько, сколько потребуется тебя с парохода снять и довести до ближайшей стенки! Да и то под строжайшим караулом, чтоб тебя не разорвали по дороге! Ты, брат, большую память о себе оставил. Ну, а попутно с тобой и меня, раба божьего, поведут, поведут... За мной много чего есть! Хотя, правда, фонарей у меня в тылу нет!

С е р а ф и м а. Чарнота! Что ты больному говоришь?

Ч а р н о т а. Говорю, чтобы остановить его.

Г о л у б к о в. Роман! Останься, тебе нельзя ехать!

Х л у д о в. Ты будешь тосковать, Чарнота.

Ч а р н о т а. Эх, сказал! Я, брат, давно тоскую. Мучает меня Киев, помню я Лавру, помню бои... От смерти я не бегал, но за смертью специально к большевикам тоже не поеду. И тебе из жалости говорю – не езди.

Х л у д о в. Ну, прощай! Прощайте! (Уходит.)

Ч а р н о т а. Серафима, задержи его, он будет каяться!

С е р а ф и м а. Ничего не могу сделать.

Г о л у б к о в. Вы его не удержите, я знаю его.

Ч а р н о т а. А! Душа суда требует! Ну что ж, ничего не сделаешь! Ну, а вы?

С е р а ф и м а. Пойдем, Сергей, проситься. Я придумала – поедем ночью домой!

Г о л у б к о в. Поедем, поедем! Не могу больше скитаться!

Ч а р н о т а. Ну что ж, вам можно, вас пустят. Давай делить деньги.

С е р а ф и м а. Какие деньги? Это, может быть, корзухинские деньги?

Г о л у б к о в. Он выиграл у Корзухина двадцать тысяч долларов.

С е р а ф и м а. Ни за что!

Г о л у б к о в. И мне не надо. Доехал сюда, и ладно. Мы доберемся как-нибудь до России. Того, что ты дал, нам хватит.

Ч а р н о т а. Предлагаю в последний раз. Нет? Благородство? Ну, ладно. Итак, пути наши разошлись, судьба нас развязала. Кто в петлю, кто в Питер, а я куда? Кто я теперь? Я – Вечный Жид отныне! Я – Агасфер. Летучий я голландец! Я – черт собачий!

Часы пробили пять. Над каруселью поднялся флаг вдали, и послышались гармонии, а с ними хор у Артура на бегах: «Жили двенадцать разбойников и Кудеяр-атаман...»

Ба! Слышите? Жива вертушка, работает! (Распахивает дверь на балкон.)

Хор полился яснее: «...много разбойники пролили крови честных христиан...»

Здравствуй вновь, тараканий царь Артур! Ахнешь ты сейчас, когда явится перед тобой во всей славе своей генерал Чарнота! (Исчезает.)

Г о л у б к о в. Не могу больше видеть этого города! Не могу слышать!

С е р а ф и м а. Что это было, Сережа, за эти полтора года? Сны? Объясни мне! Куда, зачем мы бежали? Фонари на перроне, черные мешки... потом зной! Я хочу опять на Караванную, я хочу опять увидеть снег! Я хочу все забыть, как будто ничего не было!

Хор разливается шире: «Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!..» Издали полился голос муэдзина: «La illah illa illah...»

Г о л у б к о в. Ничего, ничего не было, все мерещилось! Забудь, забудь! Пройдет месяц, мы доберемся, мы вернемся, и тогда пойдет снег, и наши следы заметет... Идем, идем!

С е р а ф и м а. Идем! Конец!

Оба выбегают из комнаты Хлудова. Константинополь начинает гаснуть и угасает навсегда.

Конец